«Строгая утеха созерцанья». Статьи о русской культуре

И вот Галка (наверное, я так думаю сейчас), говорит, что, мол, начал выходить новый журнал для молодежи и что вот это первый его номер. А обложка журнала тоже показалась какой-то нестандартной. Наверху была заставка, а само название «Юность» было ниже заставки. А на заставке были нарисованы мальчик и девочка подросткового возраста, сидящие на скамейке и дружески беседующие друг с другом. Картинка, кажется, произвела хорошее впечатление: все-таки тема отношений девочек с мальчиками в этом возрасте достаточно важная. И они как-то очень дружески сидели, и ощущалось, что между ними интимные, близкие отношения. Кажется, там вокруг были еще какие-то детали пейзажа – весеннего или осеннего. Вроде бы в парке они сидели. Может быть, девочка даже держала в руках опавший лист; это вполне могло быть, но может быть я и сочиняю. Мы стали рассматривать этот журнал и когда его открыли, то сразу же увидели стихотворение Сергея Михалкова. Я не помню, как оно называлось, но почему-то запомнила из него довольно много строк, хотя не так уж хорошо запоминаю стихи. Должно быть, я его потом перечитывала. Вот то, что я запомнила:

Мальчик с девочкой дружил,Мальчик дружбой дорожил.Как товарищ, как знакомый,

Как приятель, он не разПровожал ее до дому,До калитки в поздний час.

Это первая строфа. Вторую я полностью не помню, но начинается она словами: «Но родители узнали…», и далее говорилось о том, что и родители, и учителя, и соученики, в общем, все вокруг, стали над ними подшучивать, смеяться и т. д. А в последней строфе говорилось следующее:

Что же с дружбой? Умерла.

Умерла от плоских шуток,Злых смешков и говорков,От мещанских прибаутокДураков и пошляков[1731].

Стихотворение произвело впечатление. Сейчас странно вспомнить, но в те годы, действительно, над дружившими мальчиком и девочкой всегда посмеивались. Так было принято. Сейчас это, кажется, прошло. Причем посмеивались не только соученики, но и учителя, и даже родители. Стоило кому-то из мальчиков прийти, например, к нам в дом, к сестре или (позже) ко мне, начинались шуточки, перемигивания и пр. И все это, как вы понимаете, вовсе не способствовало развитию дружеских отношений между мальчиками и девочками. Так что Михалков, как и всегда, бил не в бровь, а прямо в глаз.

Это стихотворение настолько, видимо, поразило мое воображение, что ничего другого я из этого номера не помню. Что же касается последующих номеров «Юности», то они попадали мне в руки случайно и время от времени. Я прочитывала там какую-нибудь повесть, как, например, знаменитую и поразившую меня тогда повесть Гладилина «Хроника времен Виктора Подгурского»[1732]. Эта проза тоже удивляла каким-то необычным взглядом на жизнь, отличным от того, что я до тех пор читала в так называемых «школьных повестях», которые очень любила и даже хотела стать писателем и писать такие школьные повести. Почему «Юность» так и не вошла в мою жизнь и не стала ее ярким событием, я могу только гадать. Если бы я попросила родителей ее выписать, они бы, конечно, не возражали. Но я их почему-то не попросила. В руки попадали случайные номера, которые просматривала и кое-что читала. Галку Палкину (sic! – Е. Б.)[1733], с ее юмористическими штучками, конечно, помню, но в общем особого впечатления она не производила. Помню еще только «Продолжение легенды» Анатолия Кузнецова[1734]

, повесть, которая, как мне кажется, была связана со строительством города нового типа, города будущего – Горно-Алтайска. И моя подруга настолько была ею увлечена, что даже хотела туда поехать и строить этот город.

А теперь я признáюсь в том, что не читала «Звездного билета» Аксенова[1735]. Его-то уж все читали (или почти все) и много о нем говорили. Как произошло, что я его не прочла, тоже не знаю. Но он появился в журнале, когда я была уже довольно большая девочка, девушка, прошла через завод, строительство электростанции и там всякое другое. И поэтому уже появившиеся к тому времени произведения Ремарка[1736] и Хемингуэя[1737] привлекали гораздо больше, чем повести из «Юности».

<НАЧАЛО> (1958–1964)[1738]