Строки судьбы. Мемуары патриарха телевидения

Мы на перроне. Все бледны после бессонной ночи и слегка растерянны. Вокруг нас люди, шум, голоса, озабоченные выкрики, а мы молча стоим. Впереди сквозь серый туман слабо просвечивает мутный контур вокзального здания, но даже отсюда можно разглядеть, что крыши нет и неровные, обломанные, как гнилые зубы, чернеют зазубрины стен верхнего этажа. Подходим поближе. Через пустые оконные проемы видна лежащая внутри многометровая, вровень с окнами второго этажа, груда битого кирпича, щебня, досок и обломков бетона, из нее торчат железные балки и прутья железной арматуры. Там, где когда-то был выход на перрон, в закопченной стене огромный рваный пролом, над ним, грозя обвалиться, нависают куски стен, а рядом белеет наполовину уже оборванный немецкий приказ с распластанным хищным черным орлом и пауком свастики.

Для меня такая картина уже давно не новость, я не раз видел такое в Харькове, Запорожье, Сталино, Лозовой, еще где-то… Но многие из нашей уральской группы видят это впервые. Их это ужасает. Они слышали рассказы очевидцев, видели фронтовую кинохронику и фотографии в газетах, но увидеть все это своими глазами — совсем другое… И даже для меня, при всей моей опытности, все здесь воспринимается иначе — ведь это Полтава!

Мы выходим на вокзальную площадь. Вся площадь забита телегами, грузовыми машинами, подводами и ручными тележками. Всюду снуют и толпятся люди, сигналят машины, сплошной крик и шум голосов. В противоположном конце площади, там, где раньше был мост через Ворсклу и стояли фонари, сейчас пустота — можно различить пологий и пустой противоположный берег. Обломки взорванного моста торчат из воды, видны руины береговых опор. Прямо по воде проложен бревенчатый настил без ограждения, по нему в обоих направлениях густо снуют люди и очень медленно, непрерывно сигналя, передвигаются с включенными фарами машины. Иногда под их весом настил погружается, и ноги прохожих заливает вода. Мы торопливо перебираемся на другой берег реки.

Я почти уже бегу, хотя торопиться мне, в общем, некуда. Но меня торопит возбужденное, нервно-лихорадочное состояние, часто стучит сердце и даже слегка морозит. Никто на меня не обращает внимания, я влился в городской человеческий поток, ничем не выделяюсь, внешне я как все.