Теперь преобладающими чертами характера Сары стали нетерпимость и закоснелость. По ее собственным словам, герцогиня никогда не получала большого эмоционального удовлетворения от своей дружбы с Анной. Однако теперь эти приятельские отношения в ее глазах оправдывались тем, что она должна подчинить слабохарактерную Анну своей воле и, таким образом, оказать помощь не только мужу и Годольфину, но и политической партии, которой благоволила. Главной мишенью ее нападок были тори, как находящиеся на государственной службе, так и вне ее. Сара даже дошла до того, что объявила их натуральными якобитами. На это Анна совершенно справедливо ответила:
«Я чрезвычайно сожалею, но не могу считать, что все, кто не являются вигами, должны быть отнесены в разряд якобитов».
Обретя в политике отдушину, отвлекавшую ее от горя, Сара погрузилась в нее с лихорадочной активностью. Герцогиня редко являлась ко двору, а в письмах взяла себе за правило обращаться к Анне «ее величество», а не «миссис Морли». Встреча с герцогиней в Лондоне 5 мая оставила королеву с чрезвычайно тяжелым чувством, ибо герцогиня была официальна и холодна с ней. Анна в отчаянии молила:
«Ради Иисуса Христа, скажите мне, в чем дело, я не считаю себя виноватой; немногие люди знают себя, а я чрезвычайно чувствительна, у меня есть свои переживания, так же, как и у прочих людей… Сжальтесь надо мной и не скрывайте ничего, но свободно откройте ваше дорогое сердце, ибо я не успокоюсь, пока между нами не будет все исправлено».
Анна была совершенно сбита с толку, когда Сара стала утверждать, что изменение имело место не с ее стороны, а со стороны королевы. Она подразумевала, что чувства королевы охладевают, и позже герцогиня пришла к выводу, что Анна уже испытывала нездоровую любовь к Абигайль Хилл. Хотя политика становилась все более возрастающим источником трения между ними, королева изо всех сил старалась улестить Сару иными способами. Она пообещала: как только появится вакансия, дать престижную должность при дворе графу Бриджуотеру, недавно женившемуся на третьей дочери четы Мальборо.
«…хотя Бриджуотер не являет собой Соломона… для меня больше всего имеют значение его близкие родственные отношения с моей дорогой миссис Фримэн».
В конце 1703 года по чисто политическим причинам Анна удалила из правительства ключевые фигуры тори и надеялась, что это приведет к сближению между ней и герцогиней Мальборо. Однако ей предстояло испытать разочарование. Весной 1704 года Сара столь раздраженно высказывалась в своих письмах, что Годольфин был вынужден выразить ей недовольство ее неразумным поведением и предостерег не злоупотреблять «терпением миссис Морли» путем столь длительного отсутствия при дворе. Вскоре после этого Сара действительно вернулась ко двору, но сохранила свое воинственное отношение к Анне, терзая ее по поводу уже затертых тем пристрастия к тори и изменившегося поведения по отношению к ней. Как герцогиня вспоминала позднее, они часто спорили на эту тему, «иногда не без накала страстей, но за этим быстро следовало примирение». Для Анны же эти встречи стали настолько болезненными, что она уже больше не жаждала видеть Сару всякий раз, когда выдавалась благоприятная возможность, и заявила герцогине:
– Я не возражаю, чтобы мне указывали на мои недостатки, но пусть сие будет в письменном виде, ибо я не осмеливаюсь и рта раскрыть.
Тем временем 2 августа 1704 года вооруженные силы под командованием герцога Мальборо в соединении с армией австрийского императора во главе с принцем Евгением Савойским нанесли сокрушительный удар по численно превосходившему баварско-французскому воинству возле деревни Бленгейм. Эта победа подняла авторитет Мальборо на недосягаемую высоту, заткнув рот тем клеветникам, которые издевались над ним как «военачальником-фаворитом», всем обязанным дружбе своей жены с королевой. В Англии люди буквально помешались от восторга при известии, что Мальборо нанес французам «такое поражение, какового не бывало в Европе за тысячу лет». 7 сентября в соборе Св. Павла состоялась благодарственная церемония, совершенная «с чрезвычайной пышностью и блеском». Однако Сара не изменила своего холодного отношения к Анне, продолжавшей слать ей любящие письма, на которые неизменно приходил обескураживающий ответ герцогини: