Читаем Струги на Неве. Город и его великие люди полностью

– Вот верному человеку всё и поведаешь, – вступил в беседу ясаул Лука. – Прости, батька, но встрял я к месту: пущай смышлёному казаку всё обскажет. Один ведун – добре, а два – того лучше.

– И кто же тот смышлёный казак? Уж не ты ли? – повеселел воевода.

– Не, не я. Внук мой, Семён, – ясаул вытолкнул вперёд скромно стоявшего за ним здоровенного детину, чьи кулаки боле напоминали молоты кузнеца.

– У тебя семья есть? – удивился Потёмкин.

– Уже нет, – резко ответил Лука, – един внук остался. Так дозволяешь?

– Дозволяю, – разрешил Потёмкин, успевший уже убедиться: ясаул предлагает лишь то, что нужно для дела. – Теперь, Семён, ты без Ивашки – никуды!

– Ага, – откинул со лба русые волосы казак и уставился на бывшего драгуна. – Идём, хоть зипун дам заместо свейских лохмотьев.

…Когда бывший драгун переоделся, его, получив дозволение воеводы, подозвал для допроса немолодой пушкарский пятидесятник Емельян. Стрельцы и казаки почтительно отошли в сторону. Мужик степенный, молчаливый, пушкарь ни с кем не заговаривал, даже ежели спрашивали – отвечал без слов, кивая или мотая головой. Емельян неотлучно находился при большом коробе, укрытом от случайных брызг и дождя выделанной коровьей кожей, и берёг его, как сказочный змий свой сундук со златом, на кормовом чердаке[44]

. И раз он начал беседу, знать дело зело важное!

– Ты шведски корабли на Неве видал? – впился взглядом в лицо Ивашки Емельян.

– Видал, дяденька. Что побольше, да с оружными людьми, галиотами зовутся, – честно отвечал недавний пленник.

– Я те не дяденька – урядник с Пушкарского двора Москвы. Да ладно. Гри по делу. Сколь выше наших борта?

– Разумею, много выше будут.

– Добро, – погладил седеющую бороду урядник и продолжил. – А скока людей на гальётах энтих?

– На тех, что в Неву ходят, видел по четырнадцать банок. Банкой таку скамью для гребцов зовут. И до полусотни шведов с капитаном и его лейтенантом на добром судне.

– Точно знашь? – строго спросил Емельян.

– Не сумлевайся, дяденька урядник, ой…

– Ладно, – смилостивился Емельян. – Дале.

– Нас не раз в Орешке Граве на галиоты с офицером посылал. Шли мы по Неве, а потом высаживались у Ладоги-озера: приказ давали имать беглых крестьян. Я по дороге, ради интересу, всё изучил. Да и ранее с отцом на судах шведских бывать доводилось – по делам торговым.

– Тьфу на тебя, сума перемётная, – выругался пушкарь. – Православных христиан имал! Паскудник!

– Да не имал я их! Пока мы сбирались да плыли, они уж далече утикали! Да и не стал бы православных вязать! – с обидой в голосе промолвил Ивашка.

– Тады ладно. Ишо о судах!

– Главно дело – гребцы на галиотах, али галерах – это всё пленные, или люди, шведами приговорённые к тюрьме, а заместо ея прикованные к вёслам. Смекаешь?

– Ясно дело: у нас – люди вольные. У них гребцы – хуже холопьев, – потёр макушку Емельян. – Дале.

– Ежели до боя дойдёт, могут нашу сторону взять, коли крикнем, что всех на волю пустим.

– Чаю, надо об ентом воеводу известить. Дело важное. А как боронятся нехристи? – продолжал допрос пушкарь.

– На ентих галиотах стоит по одной лёгкой пушчонке на носу, потому как в море и здеся шведы ходят без опаски. А ежели напасть случится – команда с мушкетами выстраивается по борту – и палит.

– То и нужно, – удовлетворённо, как большой мохнатый кот, потянулся долгогривый, точно поп, урядник.

– Шоб в нас палили? – растерянно спросил Хлопов.

– Не. Шоб в ряд стали, – хитро прищурился пушкарь. – Но тебе о том ведать рано.

– А вот на галерах пушек изрядно. Бьют ядрами, гранатами, картечью.

– Знать, токмо хитростью галеру взять мочно, – задумчиво пробормотал Емельян. – А на Неве-реке сильно качает? Как нонче, кады под парусом идём?

– Нева – с характером. То спокойна, то бурлит. Да скоро сам узнашь, – удивился вопросу Хлопов.

– Ладно, молодец, ступай к Семёну, обсказывай ему про здешние воды. Снадобишься – кликну, – отпустил бывшего драгуна пушкарь.

Емельян вернулся в свой чердак, присел, прислонившись к своему коробу спиной, и что-то долго обдумывал. При этом урядник морщил лоб, жевал губами, загибал пальцы, бормотал себе под нос. Потом резко поднялся, пятернями пригладил, как мог, растрепавшиеся на ветру длинные волосы, и направился к Потёмкину.

Воевода пушкаря жаловал и, прервав беседу с Назаром Васильевым, враз отошёл с ним к борту и внимательно выслушал речь урядника.

– Мыслю, не страшен нам швед на реке, воевода, но токмо один, – уверенно говорил Емельян, – Ивашка баял, что борта его выше, да команда с мушкетами у них строится. Понимашь, как выгода?

– С твоим-то уменьем да нашим секретом – один залп, – просиял стольник.

– Ну, енто ещё на тихой воде, да и то… Ежели на галеру не наскочим. Потому как на гальотах, Ивашка бает, одна пушчонка! – замялся вдруг Емельян.

– Да ты чё! И так казаки Назара взберутся, порешат команду. И не утекут шведы.

– Енто, мыслю, так и будет, ежели подойдём сквозь огонь. У них все гребцы – невольники. Плетьми битые, дабы вёсла скорее ворочали, да к тем вёслам тяжкими цепями все прикованы.

– Эка мука! Да, оне шведам не подмога!

Перейти на страницу:

Все книги серии Петербург: тайны, мифы, легенды

Фредерик Рюйш и его дети
Фредерик Рюйш и его дети

Фредерик Рюйш – голландский анатом и судебный медик XVII – начала XVIII века, который видел в смерти эстетику и создал уникальную коллекцию, давшую начало знаменитому собранию петербургской Кунсткамеры. Всю свою жизнь доктор Рюйш посвятил экспериментам с мертвой плотью и создал рецепт, позволяющий его анатомическим препаратам и бальзамированным трупам храниться вечно. Просвещенный и любопытный царь Петр Первый не единожды посещал анатомический театр Рюйша в Амстердаме и, вдохновившись, твердо решил собрать собственную коллекцию редкостей в Петербурге, купив у голландца препараты за бешеные деньги и положив немало сил, чтобы выведать секрет его волшебного состава. Историческо-мистический роман Сергея Арно с параллельно развивающимся современным детективно-романтическим сюжетом повествует о профессоре Рюйше, его жутковатых анатомических опытах, о специфических научных интересах Петра Первого и воплощении его странной идеи, изменившей судьбу Петербурга, сделав его городом особенным, городом, какого нет на Земле.

Сергей Игоревич Арно

Историческая проза
Мой Невский
Мой Невский

На Невском проспекте с литературой так или иначе связано множество домов. Немало из литературной жизни Петербурга автор успел пережить, порой участвовал в этой жизни весьма активно, а если с кем и не встретился, то знал и любил заочно, поэтому ему есть о чем рассказать.Вы узнаете из первых уст о жизни главного городского проспекта со времен пятидесятых годов прошлого века до наших дней, повстречаетесь на страницах книги с личностями, составившими цвет российской литературы: Крыловым, Дельвигом, Одоевским, Тютчевым и Гоголем, Пушкиным и Лермонтовым, Набоковым, Гумилевым, Зощенко, Довлатовым, Бродским, Битовым. Жизнь каждого из них была связана с Невским проспектом, а Валерий Попов с упоением рассказывает о литературном портрете города, составленном из лиц его знаменитых обитателей.

Валерий Георгиевич Попов

Культурология
Петербург: неповторимые судьбы
Петербург: неповторимые судьбы

В новой книге Николая Коняева речь идет о событиях хотя и необыкновенных, но очень обычных для людей, которые стали их героями.Император Павел I, бескомпромиссный в своей приверженности закону, и «железный» государь Николай I; ученый и инженер Павел Петрович Мельников, певица Анастасия Вяльцева и герой Русско-японской войны Василий Бискупский, поэт Николай Рубцов, композитор Валерий Гаврилин, исторический романист Валентин Пикуль… – об этих талантливых и энергичных русских людях, деяния которых настолько велики, что уже и не ощущаются как деятельность отдельного человека, рассказывает книга. Очень рано, гораздо раньше многих своих сверстников нашли они свой путь и, не сворачивая, пошли по нему еще при жизни достигнув всенародного признания.Они были совершенно разными, но все они были петербуржцами, и судьбы их в чем-то неуловимо схожи.

Николай Михайлович Коняев

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Петр Первый
Петр Первый

В книге профессора Н. И. Павленко изложена биография выдающегося государственного деятеля, подлинно великого человека, как называл его Ф. Энгельс, – Петра I. Его жизнь, насыщенная драматизмом и огромным напряжением нравственных и физических сил, была связана с преобразованиями первой четверти XVIII века. Они обеспечили ускоренное развитие страны. Все, что прочтет здесь читатель, отражено в источниках, сохранившихся от тех бурных десятилетий: в письмах Петра, записках и воспоминаниях современников, царских указах, донесениях иностранных дипломатов, публицистических сочинениях и следственных делах. Герои сочинения изъясняются не вымышленными, а подлинными словами, запечатленными источниками. Лишь в некоторых случаях текст источников несколько адаптирован.

Алексей Николаевич Толстой , Анри Труайя , Николай Иванович Павленко , Светлана Бестужева , Светлана Игоревна Бестужева-Лада

Биографии и Мемуары / История / Проза / Историческая проза / Классическая проза