Струги на Неве. Город и его великие люди

– Ну, давай одёжу. Мост переедем – отпущу, вали куды хошь, токмо нашим не попадайся, христопродавец, – неохотно убрал кинжал от дворянского горла Свечин.

Заложник поповича вскочил с кровати, которую, как оказалось, изрядно обмочил от страха, тяжко задышал и принялся выполнять приказ Василия, отыскивая в сундуке корнета платье похуже, кое пристойно носить слуге. Конечно, он жалел, что его слуги – два ражих мужика, вооружённых добрыми шведскими кинжалами, – остались за Охтой, но теперь-то надо было спасать свою шкуру. И ему взаправду было лучше убраться подальше от крепости, сумасшедшего ритмейстера с его шпагой и русских стрельцов с их воеводой, который не помиловал бы доносчика и предателя веры. Шпага, кинжал, петля, костёр, топор – выбор у Лобухина был не из приятных. Но если попович сдержит слово, можно было удрать в Ругодив[46], к сильному гарнизону, за крепкие стены…

План Свечина удался: упоминание имени гере генерал-губернатора барона Густава Горна и столь ясно – в виде двух серебряных талеров – выраженная боязнь дворянина за своё имущество, которое могут расхитить русские, отворило перед верным подданным короля Карла и его слугой ворота Ниеншанца. Быстро преодолев деревянный мост через Охту, всадники пришпорили лошадей. Проскакав с полверсты вдоль берега реки, Лобухин обернулся и глянул на своего спутника, как бы спрашивая: что теперь?

– Езжай себе с Богом! – поигрывая кинжалом размеренно произнёс Василий. – Был бы ты православным – сказал бы: молись, свечу Николе Угоднику поставь. Что вы там лютеране-нехристи делаете в таком разе – не ведаю и ведать не хочу! Но ежели ещё хучь раз увижу твою харю, злохитренный сын дворянский – пришибу.

Лобухин, не заставляя себя уговаривать, молча отъехал прочь, а чудом спасшийся Василий направил лошадь вдоль реки, к знакомым зарослям камыша, – в них, подальше от чужих глаз, держал лодку с парой вёсел, мачтой и парусом его знакомый православный чухонец, живший неподалёку и всегда разрешавший попу с сыном рыбачить на его утлом судёнышке.

Выйдя на вёслах на речной простор, Свечин удивился редкому в этих, обычно со всех сторон продуваемых местах, безветрию, но будучи, как и все жители приневья, умелым гребцом, спокойно направил лодку мимо Ниеншанца, в коем совсем скоро, конечно же, заметят его отсутствие, к спокойной в этот предутренний час Неве. Благополучно миновав крепость, Василий налёг на вёсла и поспешил навстречу судам воеводы Потёмкина.

Первые струги парнишка заметил, когда солнце стояло уже высоко – и, стянув мокрую от пота и речной сырости рубаху, замахал ею над головой. Убедившись, что махнули в ответ, а значит стрелять не будут, Свечин спокойно подошёл к стругу и, ухватившись за спущенный кем-то багор, взял в зубы верёвку, привязанную к носу чухонской лодки, упёрся ногами в обшивку, начал быстро карабкаться вверх. Вскоре чьи-то руки ухватили его, перетащили через борт и… поставили прямо пред светлые очи воеводы, рядом с которым, скрестив руки на груди, стоял атаман Назар Васильев.

– Лодку б не упустить, – растерявшись, невпопад брякнул Василий.

– Дело, – кивнул казаку Васильев, и тот привязал верёвку к одному из колец на борту.

– А меня утром повесить хотели, чтоб я план крепости не споведал, – улыбнулся парень.

– Повесить? А ты вроде как живой, – хохотнул воевода.

– Я сбёг. А мушкетёр, коий стерёг, живота лишился, – выпалил Свечин.

– От добре! – хлопнул парня по плечу атаман. – Добре! Иди к нам в дружину!

– Сперва ухи ему дать! – приказал воевода. – Опосля обскажешь, каки у них силы, как пушки поставлены и прочее.

– Робяты! Дайте ему одёжу – зипун да штаны! Васка мушкатёра срубил да шведской лопатью побрезговал! Щас он покажет, где лучше на приступ итить! – весело крикнул атаман.

Скоро Свечин, облачённый в добротный серый суконный кафтан, суконные же синие штаны и даже крепкие турецкие ичиги[47], подаренные старым ясаулом, сидел на скамье и жадно хлебал уху из горнца[48]

.

Насытившись, он попросил холодный уголёк, кусок полотна – и принялся старательно рисовать план крепости, столь удобно расположившейся в месте слияния Охты с Невой, пытаясь как можно ровнее выводить очертания бастионов и равелинов. Сегодня же её до́лжно было захватить! Воевода Пётр Иванович Потёмкин, отбросив условности, примостился рядом с разведчиком, задавая уточняющие вопросы. Напротив воеводы присел на корточки старый ясаул. Нависнув над товарищем, сверху внимательно разглядывал чертёж атаман Васильев, нет-нет да и уточнявший у паренька интересовавшие его детали.

Русские идут!

Камердинер барона Горна достал из жилетного кармана красивые серебряные часы и щёлкнул крышкой: до пробуждения господина губернатора оставался ровно час, так что вполне можно было спокойно покинуть крепость и прогуляться по этому маленькому чистенькому городку. Впрочем, спокойной прогулки не получилось. Не успел он очутиться на свежем воздухе, как его тут же окликнул сам комендант Ниеншанца Томас Киннемонд, имевший очень расстроенный вид:

– Гере Игнациус, вы не подскажете, когда проснётся его милость?