Струги на Неве. Город и его великие люди

Он был чрезвычайно обрадован, когда встав, как обычно, перед рассветом и явившись за приказаниями к Киннемонду вместе с подполковником выслушал доклад дежурного корнета о бегстве Базиля из заточения и убийстве мушкетёра. Офицер никогда бы себе в этом не признался, но дело обстояло так, что по после смерти Роланда у него не осталось ни одного родного человека кроме этого юного поповича.

Игнациус вежливо поклонился ритмейстеру и собрался было продолжить свой путь, как вдруг их обоих отвлёк мушкетёр, тащивший за шиворот какое-то мокрое существо, испачканное водорослями и прибрежным песком.

– Похоже на русскую… как же… Базиль говорил… А! Кикимору! – развеселился рейтар.

– Офицера! Офицера! Русские идут! – по-шведски вопило нечто.

Горожанин, уже было собравшийся уходить, замер на месте. А камердинер Горна непроизвольно сделал несколько шагов в направлении пленника.

– Стой! – властно крикнул солдату Берониус. – Кажется, язык мне всё же кому-нибудь отрезать придётся. Кто это?

Мушкетёр замер, продолжая крепко удерживать бьющуюся в его руках добычу:

– Я его изловил у крепостных ворот, гере ритмейстер! Думаю, это русский лазутчик!

– Неужели ещё один! – всплеснул руками любопытный, как и все лакеи, Игнациус.

– А вы помолчите, гере камердинер, – вглядываясь в лицо несчастного, резко бросил Берониус. – Если лазутчик – повесим и дело с концом, пулю тратить не станем. Но… сдаётся мне, я тебя где-то видел?

– Да, да, гере ритмейстер! Я – бывший кнехт.

– Помню, помню, ты пытался заниматься торговлей, но прогорел, потом служил лансманом, но так милостиво управлялся в погосте, что ижорские крестьяне покинули две деревни и убежали к московитам. Остались пустоши вместо полей, и Мёрнер, придя в ярость, прогнал тебя с места. Но ты возмечтал стать сразу фогтом, пусть даже в соседнем лене, и когда Горн сменил Мёрнера, нанялся служить лазутчиком к нашему коменданту, чтобы он похлопотал перед новым губернатором о твоём повышении.

Мушкетёр отпустил шпиона, и тот поднялся, пытаясь отряхнуться и привести одежду в порядок.

– Вот видите! Наши благородные гере губернатор и гере комендант послали меня стеречь русских, я и стерёг! И теперь должен спешно доложить, что их лучшие роты снялись с места и на судах следуют сюда из-под Нотебурга!

– Ой! – в ужасе воскликнул Игнациус.

– Прекрасно! – расцвёл Берониус. – Мои рейтары давно скучают без настоящего дела! Солдат! Срочно зови подполковника к губернатору, а вы, Игнациус, ведите к нему лазутчика.

– Но он отдыхает… – начал было камердинер.

– А ты хочешь, чтобы вместо твоего лица он, когда пробудится, увидел лицо генерала Потёмкина? – пошутил ритмейстер.

– Нет, нет, – заволновался Игнациус, – идёмте за мной, гере лазутчик, только отряхнитесь хотя бы по дороге, уж больно от вас плохо пахнет.

На цыпочках прокравшись в комнату своего хозяина, Игнациус застал барона Густава Горна… полностью одетым и сидящим в глубоком покойном кресле у заваленного бумагами стола, украшенного походным бронзовым письменным прибором и торчавшим в чернильнице гусиным пером:

– Где вас носит, гере бездельник, – недовольным тоном начал выговаривать слуге генерал-губернатор, – я уже успел написать несколько важных писем, а завтрак ещё не готов! Только чрезвычайно важные новости могут извинить долгое отсутствие.

– О, они важные, важные! – кланяясь внушительной фигуре хозяина затараторил камердинер. – Извольте только сначала употребить рюмочку вашего ликёра, – Игнациус движениями, доведёнными за годы службы Горну до автоматизма, нащупал в оставленной на подоконнике корзине бутылку любимого баронского напитка, маленький серебряный поднос и позолоченную стопку.

Спустя минуту Густав Горн уже смаковал ликёр, выписанный камердинером из Риги, и куда более милостиво глядел на слугу.

– Ладно, хитрый спаниель, рассказывай! Да покороче!

– Если совсем коротко, то, во-первых, ночью сбежал русский мальчишка, а, во-вторых, русские идут! – бодро, почти по-военному отрапортовал Игнациус.

– Да что ты! – повеселел барон. – Неужели кто-то пустил слух о русских, и наши доблестные солдаты разбежались, бросив приговорённого к смерти? Никогда не поверю! Они бы из крепости не выбрались – старый верный дурень Берониус порубил бы их своей огромной тяжёлой шпагой за трусость, как ветки для костра на привале!

– Нет, парень оказался настоящим разбойником! – камердинер стал передвигаться по комнате, размахивать руками, в лицах разыгрывая ночную трагедию перед Горном. – Он умудрился ночью убить охранявшего его солдата – тот выпил целую бутылку вина и, наверное, заснул у незапертой почему-то двери. Русский развязался, наверное, задушил своего сторожа, надел его одежду – и убежал из крепости.

– Как? Перелетев через стену? – барон Горн сделал ещё один маленький глоток и покрутил опустевшую стопку перед глазами.

– Это уж пусть комендант выясняет, ваша милость.