Струги на Неве. Город и его великие люди

– Ровно через час, гере подполковник, вежливо поклонился ему камердинер.

– А нельзя ли его, э-э… разбудить пораньше?

– Ни при каких обстоятельствах, гере комендант! – испуганно затряс холёным пальцем перед лицом офицера камердинер. – Мой хозяин приходит в ярость, если тревожат его сон. Это может очень плохо отразиться на вашей дальнейшей карьере.

– Тогда, пожалуй, подожду. В конце концов несостоявшаяся казнь…

– Мальчишка сам удавился?.. – всплеснул руками камердинер.

– Нет. Убил своего тюремщика, переоделся в его платье и покинул крепость.

– Какой ужас! Настоящий разбойник! А гере Мёрнер ещё пытался выгородить его, спасти от казни…

– Не в казни дело. Я сам не любитель такого рода развлечений. Плохо то, что ему знакома крепость, значит, он сможет указать русским лучшее место для штурма, – бросил через плечо комендант и отправился по своим делам.

Камердинер губернатора подумал, что надо будет сразу же, как барон пробудится, сообщить ему эту весть. В заштатном гарнизоне даже осуждённого на казнь преступника устеречь не могут!

Не прошёл он и десятка шагов, как его остановил незнакомый толстяк – местный житель. Судя по одежде – из зажиточных немецких колонистов.

– Доброе утро! Позвольте задержать вас ненадолго. Пусть мы и незнакомы, но меня извинят чрезвычайные обстоятельства. Вы же, как значительное лицо, присутствовали на военном совете, гере камердинер губернатора, – начал он.

– Ну-у да-а, генерал-губернатор барон фон Горн удостоил меня такой чести, – подбоченился Игнациус, весьма довольный тем, что его приняли за влиятельного человека, и тут же напустил на себя начальственный вид:

– А вот как вы, гере, с утра пораньше проникли в крепость из Ниена?

– Когда солдаты не получают жалованья, они, тем более в военное время, снисходят к просьбам за небольшое вознаграждение в медный талер приотворить ворота мирному человеку, – честно ответил бюргер. – А ведь в мирное время мне не хватило бы и серебряного[49]!

– Скажите, гере камердинер, а что важного сообщил лазутчик? – вкрадчиво продолжил обыватель. – Правду ли говорят, что русские, когда возьмут крепость, начнут сажать на кол не только шведов, но и нам, немцам, тоже есть чего опасаться?

– Кто вам сказал такую глупость? – искренне удивился баронский камердинер.

– Гере Лобухин, русский дворянин, утром спешно покинувший Ниеншанц. Я сам видел, как они со слугой, лишь только рассвело, отправились в путь почти без поклажи, и даже указал ему на это.

– И что же Лобухин?

– Он сказал, что, узнав о бегстве русского лазутчика, решил забрать из своей усадьбы всё самое ценное. Ещё он сказал: город обречён, и теперь все наши пожитки достанутся русской гвардии патриарха Никона, которая наступает на город. А его слуга добавил, что православные соорудят большой костёр, на котором… простите меня, гере камердинер, но это он так сказал, – понизил голос собеседник Игнациуса, – на котором они сожгут господина губернатора барона Горна как главного, по их мнению, еретика в здешних краях, предварительно его оскопив, а потом займутся всеми лютеранами, которые откажутся присягать царю Алексею и его генералу Потёмкину! Гере Лобухин сам перешёл из православия в лютеранство, так что он весьма опасался быть казнённым, потому и спешил со всем ценным укрыться в Нарве.

– Опасается-то он из-за того, что обманул в русском лагере их командира, а потом выдал досточтимому барону Горну мальчишку, гере болван! – оборвал горожанина Игнациус. – Вряд ли русские за это наградят его шубой с царского плеча, как это водится в их варварской Московии. Скорее, с него, живого, спустят шкуру.

Камердинер хотел уже отправиться дальше, но вдруг решил подшутить над немцем:

– А знаете, немцев русские казнить не будут.

– Я тоже так считаю, гере! – оживился болтун. – Барон Горн уйдёт – барон Потёмкин придёт и станет нас приводить к присяге своему монарху!

– Вы не успеете присягнуть, – пафосно изрёк Игнациус.

– Это ещё почему?

– Потому что вы даже не увидите барона Потёмкина! Впереди полководца всегда идут его войска. А гвардейцы русского обер-пастора Никона имеют приказ без жалости убивать всех лютеран от мала до велика, которых они считают нехристианами. Так что вас не казнят, а просто зарубят саблей или приколют копьём к двери собственного дома, а всё имущество разграбят, пока вы будете издыхать в диких судорогах.

– Кошмар! Что же предпринять! – лицо обывателя стало одного цвета с его белоснежным воротником.

– Ступайте домой и не болтайте языком! – строго приказал Игнациус.

– А не то я его быстро укорочу своим кинжалом – прогремел рядом голос ритмейстера Берониуса, который замедлил шаг, случайно услышав рассказ о бегстве Лобухина.

– Как прикажете, гере ритмейстер, – засуетился немец. – Пожалуй, пойду и на всякий случай соберу вещи.

– Ступай, ступай! А можешь вообще убраться не только из крепости, но и из Ниена – в Нарву, вслед за этим трусливым дворянчиком! Одним бесполезным ртом будет меньше, – весело заключил старый вояка.