– Верно. В этих маленьких гарнизонах дисциплина никуда не годится! – согласился со своим слугой Горн. – Один пьяница проспал жизнь, другой не устерёг ворота. Надо бы допросить дежурного офицера, да времени нет. А что ты там говорил про русских?
– Вернулся лазутчик. И я велел ему и коменданту дожидаться у дверей, пока гере губернатор оденется, позавтракает…
– Идиот! – золочёная стопка полетела в голову камердинера. – Немедленно обоих сюда!
– Но от лазутчика так пахнет… – ловко увернувшись от драгоценного снаряда, попытался оправдаться слуга.
– Когда палач вздёрнет тебя за руки, ожжёт раскалённым прутом, а потом опустит в лужу собственного жидкого дерьма, от тебя лучше пахнуть не будет!
– Гере комендант! Гере лазутчик! Вас ждут! – завопил перепуганный до смерти Игнациус, бросаясь к двери.
– Сначала ты – ткнул пальцем в вошедшего лазутчика барон Горн и сделал жест в сторону подполковника Киннемонда, означавший, что тот должен внимательно слушать каждое слово.
– Я наблюдал за русскими с той самой поры, как они взяли в осаду Нотебург, – начал шпион. – Согласно моим наблюдениям, их там собралось не больше восьми рот с мушкетами, алебардами и значительным числом пушек.
– Сколько пушек? – уточнил губернатор, прикладывая к носу надушенный платок, услужливо поданный камердинером. – Держись подальше, любезный, или я не досижу здесь до конца доклада.
– Не смог сосчитать, – отступив на несколько шагов к двери продолжил бывший кнехт. – Генерал Потёмкин установил в войске строгую дисциплину. Подходы к пушкам и пороховым запасам охраняются не хуже чем в шведской армии.
– Что ж, похоже, Граве был прав, он не будет штурмовать Нотебург, а возьмёт крепость в осаду, – пробормотал себе под нос барон и махнул платком лазутчику: мол, докладывай дальше.
– А несколько дней назад вдруг появилось ещё одно, довольно большое войско, которое Потёмкин приказал сразу же грузить на небольшие суда, которых у русских много. Судя по опрятному виду, хорошему вооружению – это отборные солдаты.
– Сколько их?
– Я насчитал более четырёх рот. Потом Потёмкин присоединил к ним примерно половину от своих сил и лёгкие пушки, которые также погрузили на суда. Взяли они с собой и одно среднее орудие, способное после нескольких удачных выстрелов разнести наши ворота, – шпион чуть помялся и продолжил. – Прошу меня простить, гере генерал-губернатор, но у вас совсем нет времени. По обрывкам разговоров я понял, что они собираются сходу штурмовать Ниеншанц. Флотилия, как говорили между собой два младших русских командира, случайно остановившись около моего лесного тайника, должна была отправиться утром, после их молебна, но я не стал ждать, нашёл в тайном месте свою лодку и… мне помогли белая ночь и попутный ветер, который позволил поднять парус.
– Ты всё правильно сделал и достоин награды, – Горн указал Игнациусу взглядом на стоявший в углу сундучок – и слуга достал оттуда увесистый мешочек. – Сейчас камердинер вручит тебе деньги. Ты сменишь платье на сухое и, ни с кем не разговаривая, отправишься в Нарву.
– Слушаюсь, гере генерал-губернатор, вытянулся во фронт отставной солдат.
– В Нарве ты тоже ни с кем и ни о чём не будешь разговаривать, а сразу явишься к коменданту и передашь ему вот это письмо.
Горн с явной неохотой покинул своё удобное кресло, подошёл к столу и взял один из лежавших на скатерти конвертов.
– Он запечатан моей личной печатью, так что у коменданта не будет сомнений.
– Слушаюсь, гере…
– Слушаешь, так молчи, пока не спросят, – оборвал его барон. – Пока лично я не прибуду в Нарву, ты будешь жить там и вести себя тише воды, ниже травы. Ни с кем не напиваться! Не терпится – выпей перед сном и заваливайся сразу спать! В разговоры ни с кем не вступать, о русских никому ничего не говорить, все наши беседы забыть! Понял?
– Jawohl[50]
! – по-немецки завопил бывший кнехт.– Сделаешь всё, как я сказал, получишь большую награду и станешь фогтом. Проболтаешься – велю колесовать за государственную измену. Всё понял?
– Jawohl!
– Забирай письмо, деньги и убирайся! Лазутчик не мешкая выполнил генеральский приказ.
– А теперь, Игнациус, чтобы не грустить, возьми бутылку вина, которую ты утащил ночью из моей корзинки и уже наполовину успел опустошить, и посторожи у двери с обратной стороны. Нам с господином подполковником никто не должен помешать провести важный совет, – распорядился барон Горн.
Как только уличённый в краже хозяйского вина и покрасневший от стыда и досады (за разоблачение) камердинер затворил за собой дверь, генерал жестом пригласил шотландца присесть к столу и, вновь удобно развалившись в своём кресле, нервно встряхнул рукой кудри дорогого парика:
– Не будем терять дорогое время на разговоры о бегстве мальчишки, гере Киннемонд. В конце концов, заснувший пьяный солдат сам заслужил свою участь, а русский лазутчик просто умело воспользовался ситуацией.
Барон заметил, что Томас Киннемонд, ожидавший выволочки, облегчённо выдохнул.