Струги на Неве. Город и его великие люди

…Потёмкин ещё третьего ноября получил приказ отходить. Вызвав Семёна-казака и Хлопова, он велел им через своих людей оповестить местных жителей: полк по приказу великого государя покидает эти места. Кто хочет уйти в пределы царства русского, пусть поторопится. От погоста к погосту полетела тревожная весть. Слухом земля полнится: знал народ, что многие карелы уже давно потянулись из своих земель с дозволения Олонецкого воеводы Пушкина, который и сам, так и не взяв Кексгольма-Корелы, отошёл, но надеялись: останется тут на зиму воевода Потёмкин с войском, столь раз отбивавшим шведов, упрочится на невских берегах власть русского царя, пришлёт он подмогу. А по весне, глядишь, и Орешек распахнёт ворота! Но – не случилось. И потянулся живой ручеёк мимо потёмкинского лагеря. Скрипели колёса телег, плакали дети, бросив обихоженные за много лет дома, нет-нет да и всхлипывали женщины. Тяжко подниматься на зиму-то глядя! Уходили те, кто пережидал лихие дни войны в лесах, и те, кто не знал слова «партизан», но воевал на свой страх и риск в стихийных партизанских отрядах. Немало шведских солдат и драгун подстерегли мужики на дорогах, неожиданно захватили в погостах да перебили своими дубинами, покололи косами.

Люди повторяли: за ними идёт Горн с войском, в котором одни шведы. Это беспокоило Потёмкина: значит, получил старый лис подкрепление и теперь непременно атакует. А тут ещё казаки… В сентябре уже слушали воеводу вполуха, куда-то надолго пропадали целыми десятками. А после того как на Покров выпал первый снег, Назар в ответ на упрёки в самовольстве известил воеводу, что товарищи давно не считают себя обязанными службой.

– И так твои люди безобразят, а теперь и отойти от нас хотите? – вскипел воевода.

– Кончилась наша служба, – повторил Назар. – Сколь мог, сдерживал. Ради того, что бились рядом с тобой, не раз знатно вечеряли. Боле не могу. Зачем до греха доводить? Дай я их миром уведу. С патриархом до новолетия рядились.

– Так вам изрядно и уплачено! Вдвое против обычного Никон вперёд послал!

– Так мы и бились со шведом изрядно! – спокойно отвечал атаман. – Теперя или вновь рядиться будем, о цене спорить, или прощевай, воевода!

– Казаки ж на шанцах, под Орешком! Я их туды как самых боевых ставил! – с надрывом выкрикнул Потёмкин.

– Замени!

– Кем? Сам знашь, кажный с саблей на счету!

– Ну смотри, воевода! Я упреждал! – с угрозой в голосе проговорил атаман. – Не за кого нам тута биться! Московско царство – не наша земля. Нет ряда – мы в свою землю уйдём, на Дон!

Немного обнадёжил тогда воеводу старый Лука, сказав, что на его десятки, сторожившие струги, положиться можно. Тем паче, старик соблазнил сотни полторы победителей под Котлином весенним походом по ливонским городам с богатыми купеческими дворами. А Сёмка показал товарищам жемчужину, сказав, будто такие там у каждого купчины есть, бежать же нехристям дальше морского берега некуда – всё казакам и достанется.

– Иж, а ить не сбрехал! – сказал ему тогда Потёмкин, благодаря ясаула за воистину неоценимую услугу: а ну как ушли бы казаки на стругах – кто бы Горна на Неве стерёг? – Нас же, мыслю, в Новгород отправят, а оттель – в Ливонскую землю с новым полком! Там и впрямь города да поместья изрядно богаты! А жалованье вам от нашего всемилостивейшего государя тож будет немалое! Он за верную службу изрядно жалует!

– Я хабар чую, – усмехнулся старик.

Теперь, сидя в своей избушке, укрывшийся от холода медвежьей полостью, так кстати Пётр Иванович вспоминал эти разговоры, и горько становилось на душе. Как же так: вместе сражались, друг дружку не раз в боях выручали – и так плохо расставаться доводится!

– Шведы! Шведы! – с дикими криками неожиданно ворвались в избушку Хлопов и Свечин.

– Горн? – вскочил на ноги воевода.

– Гравий! – казаки с шанцев ушли, пушки бросив, а он вылазку учинил!

– Фому с людьми! Драгун! – рванулся прочь из горницы Потёмкин, на ходу натягивая шерстяной кафтан и выхватывая из рук ключника перевязь с саблей в ножнах.

Отроки бросились исполнять приказ.

– Стой! – ухватил поповича за руку у самой двери Аким. – Стой! Нако те! – он нахлобучил на парнишку старый воеводский шлем и засеменил вслед за хозяином:

– А кирасу-то забыл, Петра Иваныч!

– Не до того, дядя Аким, – на бегу крикнул гонец. – Швед пришёл!

Когда поспели к шанцам, их уже как не было: шведы разрушили. Они уже собирались уходить, и солдаты тащили по дороге пятерых связанных казаков, судя по всему, оставшихся верными боевой дружбе и принявших здесь бой. Фома повёл стрельцов в атаку. Драгуны пошли в обход. Загремели мушкетные выстрелы.

– Гравий! – вдруг закричал Хлопов, указывая на высокого шведского офицера в блестящей кирасе, который, прислонившись к пушечному лафету, умело орудовал длинной шпагой. – Он мой!

– Стой! – Василий подхватил с земли бердыш убитого стрельца и бросился за приятелем.

– А! Предатель! – узнал, несмотря на отросшие до плеч волосы, своего бывшего драгуна Граве. – Ты ведь знаешь: за предательство – смерть!