Струги на Неве. Город и его великие люди

Делагарди и не предполагал, что просто-напросто попал «под горячую руку» Ивана Андреевича. Знатностью рода не уступавший многим европейским королям и герцогам, милостивый с низшими и чрезвычайно надменный в обращении с равными, считавшийся в царском окружении только с высокородным Трубецким, бахвал, гуляка, сибарит князь Хованский чувствовал себя, находясь на значительном удалении от Алексея Михайловича, настоящим удельным князем. Тем более, что воеводствовал он в древнейшем городе, в котором крепостные стены и храмы помнили другого потомка воинственных литовских князей – грозного Довмонта, в крещении Тимофея, не раз бившего орденцев и прочую шваль. И вёл себя Иван Андреевич подобно державцу: был грозен к начальным людям, урядникам и весьма снисходителен к стрельцам да солдатам, искренне любившим воеводу и готовым в благодарность идти за князем-батюшкой куда угодно (что позволило ему спустя много лет устроить на Москве форменный бунт, вошедший в историю под названием Хованщина).

А тут до воеводы довели: какой-то шведский граф идёт на него с пешцами и кавалерией. Имена подлых людишек, а к ним Хованский относил всех, кто ниже его, любимого, никогда не запоминал. Но сей сказочно богатый средневековый сибарит боле всего любил чужие родословия разбирать, о многих европейских государях да принцах многое ведал, куда там иным герольдам европейским!

Но вот незадача: вспоминал, напрягал память князь – ни про какого Делагарди не вспомнил. И задумался Гедиминович: какого ж он роду-племени? Это ж важно, не звание! Кака важность – фельдмаршал! Великий государь Алексей Михайлович тоже своей волей худородного Ордин-Нащокина возвеличил до Ливонского воеводы, сына мелкого шляхтича Потёмкина аж в стольники и полковые воеводы возвёл, а дворянина Змеёва сперва строителем флота сделал, а потом к нему полковником рейтарским прислал. Как оне нынче выслуживаются, поди о Боярской думе сны зрят! И Делагарди таков же. Позвав находившегося с ним в походе дьяка посольского приказа, поспрошал и его – точно, проныра он, дворянин от слова «дворняга»! Оказалось, предок маршальский лет сто как в плен к шведам попал и на службу напросился. Утверждал, что благородный, но – видать, не доказал. Бился, правда, знатно и стал дворянином. Магнус – граф! Ну и что? Наверняка возвысился при королеве Кристине. Эта монархиня, как рассказывали, до своего отречения только тем и занималась, что раздавала направо и налево дворянские грамоты и графские титулы! Эка невидаль! У нас ноне так же. В полках новых у государя солдату достаточно на ступень лишь подняться – в гефрайтеры – и уже шляхтич! Хорошо не думный дворянин! Тьфу что деется! Правда, дьяк говорил, что Делагарди сильно богат и женат на сестре короля Марии. А ещё Карла Десятый ввёл его в государственный совет. Это уже меняло дело. Выйти против пусть и худородного, но королевского зятя, князю Хованскому было незазорно.

Одно у него не укладывалось в голове: как мог поступить так соседний властитель – отдать принцессу за потомка проходимца-наёмника! Попробовал бы кто предложить выдать на Москве одну из царевен, скажем, за сына боярского или выскочку-дворянина навроде Ордин-Нащокина – до лобного места б не довели! Одно слово – паскудство лютераньское!

Иван Андреевич долго держал совет со вторым воеводой – опытным воином князем Тимофеем Андреевичем Щербатовым, не залечившем ещё раненую грудь после неудачного для русского воинства сражения под Вилком, и Семёном Даниловичем Змеёвым, ум и храбрость которого ценил. Оба укрепили Хованского во мнении: нынче ж собраться спехом, идти на Делагарди, бить его под стенами Гдова, пока русских не ждёт! Первый – конный – отряд поведёт князь Хованский, следом за ним, с князем Щербатовым, основное войско двинется.

Иван Андреевич взял с собой самых бесшабашных всадников – донских казаков, посланных в Псков с ясаулом Лукой по окончании их службы у Потёмкина, да рейтар Семёна Змеёва, а также – охочих до славы из дворянской конницы. К ночи третьего дня молодцы Хованского подошли к Гдову. Узнавший от подсылов о большом русском войске, шедшем на выручку осаждённым, неприятно удивлённый Делагарди решил произвести ретираду. Шведы стали отходить, соблюдая полный порядок, но спустя несколько часов кавалерия Хованского настигла их на берегу небольшой речки Черми. Князь, оставив при себе небольшой, но хорошо обученный отряд рейтар, сходу бросил на риксмаршала двенадцать сотен всадников. Он прекрасно понимал, что этими силами Делагарди не побить, но важно было посеять панику в рядах врагов!

Ночная атака донцов и дворян оказалась ужасной! Сиявший в чёрном небе месяц высвечивал зловещую картину убийств. И за версту от места боя слышались русские и шведские крики, звон сабель, нестройные мушкетные залпы, редкое уханье шведских пушек. Лошади с диким ржаньем метались средь сражающихся, волоча за собой зацепившихся за стремя мертвяков, ещё недавно бывших шведскими и русскими кавалеристами.