Структура и смысл: Теория литературы для всех

В историческом и культурном смысле литературу можно представить как движущееся тематическое единство: освоение новых тем, забывание старых, их новую актуализацию, культурную цензуру определенных тем (не только политических, но эротических, национальных и пр.), писательскую борьбу с ней.

Особую роль в этом процессе выполняют жанры.

П. Н. Медведев (или М. М. Бахтин?) в споре с формальной поэтикой, рассматривавшей тему прежде всего в словесно-стилистической плоскости («Темой обладает каждое произведение, написанное языком, обладающим значением. Только заумное произведение не имеет темы…»[375]), относил тему к высказыванию (произведению) как целому и считал самым важным как раз связь темы с жанром.

«Тема осуществляется не предложением и не периодом, и не совокупностью предложений или периодов, а новеллой, романом, лирической пьесой, сказкой, а эти жанровые типы, конечно, никакому синтаксическому определению не поддаются. Сказка как таковая вовсе не состоит из предложений и периодов. Отсюда следует, что тематическое единство произведения неотделимо от его первоначальной ориентации в окружающей действительности, неотделимо, так сказать, от обстоятельств места и времени. <…> Жанр есть органическое единство темы и выступления на тему»[376].

Тема, таким образом, возникает «на входе» из внешней по отношению к произведению реальности (ею может быть и язык или другая литература), ограничивается рамкой жанра, реализуется в художественном мире, развертываясь в тематическое единство, а «на выходе» оборачивается проблемой цели всего построения.

Вопросы «о чем?» и «зачем?» с двух сторон обрамляют художественное высказывание, оказываются крайними точками реализации авторской художественной воли. Отвечая на последний вопрос, мы переходим к проблеме авторской позиции, идеи, смысла художественного целого.

Понятия темы и идеи часто оказываются близки друг другу и определяются весьма сходно.

Г. А. Шенгели выделял в структуре лирического произведения тематический и идеологический ярусы, но, понимая тему как устремление, лирическое доказательство

, фактически отождествлял ее с идеей[377].

Авторы концепции «тема – текст» раскрывают свою центральную категорию следующим образом: «Тема есть пронизывающая весь текст мысль о жизни и / или языке искусства…»[378]

Мысль, конечно, относится уже не к области ориентации в действительности, а к сфере авторской активности, имеет не предметный, а смысловой характер. Эту ситуацию фиксирует автор предисловия к цитируемой книге М. Л. Гаспаров: «В английских учебниках слово „theme“ обычно обозначает то, что у нас называется не столько „темой“, сколько „идеей“, – мысль или чувство, определяющее взгляд автора на свой материал. Именно поэтому, кажется, авторы этой книги сливают тему и идею в понятии „тема“ и концепция их называется „тема – текст“, а не „идея – текст“»[379].

При описании мотивной структуры произведения тематические и идеологические мотивы часто смешиваются, пересекаются. Однако при более строгом подходе сферы темы и идеи можно разграничить.

Тема абстрактна и контекстуальна, идея конкретна и индивидуальна. Тема предшествует авторской работе и читательскому восприятию, идея завершает и то и другое. Тема узнается, идея постигается.

Не менее важной оказывается дифференциация самой категории идеи.

Есть два внешне противоречивых суждения Толстого об «Анне Карениной»: «Если же бы я хотел сказать словами все то, что имел в виду выразить романом, то я должен был написать роман тот самый, который я написал, сначала. И если критики теперь (когда роман еще не закончен. – И. С.) уже понимают и в фельетоне могут выразить то, что я хочу сказать, то я их поздравляю»[380].

«Мне теперь так ясна моя мысль. Чтоб произведение было хорошо, надо любить в нем главную, основную мысль. Так, в „Анне Карениной“ я люблю мысль семейную, в „Войне и мире“ любил мысль народную

вследствие войны 12 года, а теперь мне ясно, что в новом произведении я буду любить мысль русского народа в смысле силы завладевающей»[381].

На самом деле это противоречие мнимое. Толстой не соглашается с критиками, толкующими об идее «Анны Карениной» еще до завершения самого произведения. «Идеи – создания органические», – говорил Печорин. И для самого автора, и для читателя или критика идея может выясниться лишь после того, как произведение закончено или прочитано.

Идея не дана непосредственно, а задана в структуре художественного целого, «лабиринте сцеплений» – композиционном развертывании всех элементов и уровней произведения. Причем, в отличие от внеэстетического понимания идеи как «чистой» мысли, противопоставленной чувству, эмоции, она имеет более сложный характер.