Рудольф Бакховен вошел в город, в ее покои и ее жизнь с сертификатом
Бакховен не питал иллюзий о том, что жизнь людей можно переменить влиянием политики.
Народная воля – красивый термин и явно положительная политическая идея, однако народ есть
Человек любит, чтобы его вели. Человека не воодушевляет интеллектуальный активизм. Человек ищет пищи для дракона развлечения в своем сердце. Человек одинаково сильно обожает и ненавидит. Человек не готов принять долю вины. Человеку недостает характера предпринять что-либо самому. Человек одинок и труслив. Человек, имеющий семью, не рискует. Человек не отрекается от комфорта…
Люди выбирают своих властителей для того, чтобы потом их оскорблять, отрицать их качества… Их сменяют до истечения законного срока, выбрасывают на улицу, убивают на площадях. Затем выбирают других, веря, что те будут лучше, честнее, праведнее, но вскоре выясняется, что новые власть предержащие такие же или даже хуже, чем их давно забытые предшественники.
Это как нелепая игра, на которую неохотно соглашаешься и от которой не получаешь удовольствия.
Первые вкладывают непоколебимую веру и щедрое доверие. Вторые на стол выкладывают свидетельство почтения и нераскрытый мешок обещаний.
Первые вкладывают листок сапоможертвования – вторые оставляют за собой право считать первых
Побеждает один из нескольких вторых, пятых, десятых, и он, триумфатор, обретший славу, делается самым важным – от его воли и мнения зависит все. И жизнь, и смерть.
Так было и с подмастерьем сапожника, которого народ избрал в президенты, но все знали, что
Они были идеальной парой в том преступном
А может быть, эта история об
Диктатор и подданные – история, полная стихов любви и ненависти.
Рудольф несколько мгновений смотрел на госпожу, а затем, зажигая сигарету, сказал:
– Да, один из многих, кто, принимая в расчет все, госпожа, тем не менее – не ровня моему ничтожеству, ибо они не здесь, в ваших комнатах, в ваших шелковых простынях, между вашими короткими, толстыми, белыми ногами, в отверстиях вашего тела, которые, подобно покинутым собачонкам, вопят, взывая к нежности моего языка и прикосновениям моих пальцев.
Госпожа поднялась из кровати и встала перед ним.
– И что же теперь? – спросила она.
– Нынче ночью, когда я встал из кровати, пока вы, госпожа, спали, я долго стоял в синеватом свете луны, пробивавшемся в окно. Я смотрел на свое отражение в зеркале. Тело казалось мне сильным, а взгляд – ясным. Старость еще не тронула меня, хотя мне и много лет. Определенно, я ее не боюсь – очевидно, мне не суждено умереть…
Откуда-то в комнату проникло дыхание холода – задрожали занавески, кожа на теле подернулась рябью. Как последователь Гиппократа, увлеченный и опытный, Бакховен знал, что это дыхание весеннего утра. Город находился близ места, где большая река впадала в море – дельта была полна насекомых, тяжелых запахов и густого тумана, и Бакховен ведал, что следует беречься от изменений погоды. И от воды, особенно питьевой, ибо она – источник многих недомоганий и заболеваний. В Букуровом городе Рудольф с самого утра пил белое вино. Это посоветовали ему опытные дубровницкие правители, которые бывали в Абу Куреше по торговым делам, но прежде – из-за красивых и легко доступных девушек. Компанию в кабаках и салонах им составляли фанариоты из семей Маврокордата и Вакареску, которые охотно принимали и Рудольфа Бакховена и при необходимости скрывали его в своих домах.