Суданская трагедия любви

– Слышу, – отвечаю, а где я?

– В больнице, где же ещё? Вы, дружочек, в рубашке родились. У вас, говорят, в машине бензобак взорвался, и вас выбросило на асфальт. Вы, очевидно, неудачно курили. Хорошо ещё, что только руку сломали, да и то левую, а то с правой было бы хуже. Но и так еле-еле раздели вас. Сейчас будем готовить к операции, но это пустяки. Главное, что пришли в себя.

Всё это говорит медсестра. Я слушаю её, пытаясь сообразить, что со мной произошло. Понимаю, что нахожусь в больничной палате, на больничной койке. В голове шум. Сестра просовывает руку под голову, приподнимает её, даёт выпить какое-то лекарство. Выпиваю из мензурки.

Чувствую, что на мне нет никакой одежды. Вопрос возник сразу:

– А где моя одежда?

Сестра улыбается:

– Всё цело. Не волнуйтесь. Вы мне скажите вашу фамилию, имя и отчество. А потом я вас отвезу в операционную.

Я называю себя и спрашиваю, где мой телефон.

– Телефон, не знаю. Его, кажется, не было. А фотоаппарат ваш японский лежит вместе с вещами в камере хранения. Я потом дам туда вашу фамилию и при выписке вы всё получите.

– А телефон как же? – беспокоюсь я. – У меня там вся важная информация, все телефоны редакций.

– Вы только не волнуйтесь, – успокаивающе говорит сестра, – вам нельзя волноваться. У вас ещё сотрясение мозга, наверное. А телефон, может, найдётся. Но вот подошла санитарка. Сейчас мы вас отвезём в операционную.

Санитарка, оказывается, приехала с тележкой, на которую меня обнажённого перекладывают четыре женские руки.

От неожиданной боли в левой руке я вскрикиваю.

– Ничего, ничего, – ласково говорит сестра, – сейчас наложат гипс и всё будет в порядке.

Но эти слова я уже слышу откуда-то издали, так как снова теряю сознание.

В палату меня возвращают всего перебинтованного. На руке от локтя до кисти гипс. Руку подвесили на кронштейне возле кровати. Грудь тоже забинтована, так как оказалось, что одно ребро с левой стороны треснуло: пришлось его ремонтировать. Но я уже пришёл в себя и опять спрашиваю про мобильный телефон. Где он, никто не знает. Его не нашли в карманах моей одежды. Видимо, он выпал, когда меня выбросило взрывом из машины.

Я прошу сестру:

– Пожалуйста, позвоните мне домой и скажите, что я жив и здоров.

Сестра смеётся:

– Что вы здоровы, сказать можно только условно. Вообще-то вы больны. Кроме того, что вы перевязаны, у вас лёгкое сотрясение мозга. О здоровье повременим говорить положительно.

Но она записывает номер телефона моих родителей и, несмотря на ночное время, идёт звонить. Я знаю, что мои волнуются и не спят. Сестра обещает сказать, чтобы привезли утром новый мобильный телефон, и мой ноутбук.

Меня занимает одна мысль: как получилось опять совпадение в судьбах Юджина и моей. Пуля нашла его, а меня поймало взрывом. То, что у машины взорвался бензобак – это верно, однако не потому что я курил. Я хорошо видел парня, бросавшего в мою машину бутылку с зажигательной смесью. Потому и среагировал, потому и выскакивал из машины, потому меня и не убило взрывом на месте, а отшвырнуло взрывной волной. Но что ж это за чёртовы совпадения? И чем наши судьбы закончатся? Судя по аналогии совпадений, Евгений Фёдорович тоже жив, как и я.

Хочется пить. Прошу соседа по койке, молодого парня, принести попить. Он говорит, что вода в столовой есть в чайнике, и он может принести, но там нет стакана, есть ли у меня своя кружка. У меня, конечно, её пока нет, а пить хочется. Парень обещает найти стакан у дежурной медсестры, но не находит. Она сказала, что у больных должна быть своя посуда. После долгих хождений парень всё-таки приносит стакан кипячёной воды.

Меня поражает не то, что в больнице нет стакана (в это я просто не верю), а полное отсутствие у некоторого персонала желания оказать реальную помощь впервые попавшему к ним больному, отсутствие элементарного сочувствия, с которого фактически должна начинаться любая больница, как театр начинается с вешалки. Сочувствие, сострадание.

Ночь проходит беспокойно. Поворачиваться нельзя. Во сне приходят кошмары, и я постоянно просыпаюсь. Думаю о том, правильно ли мне соединили кости на руке. Вспоминаю историю, случившуюся во время моей работы в качестве переводчика на Шпицбергене сразу после окончания института. Это было что-то вроде языковой практики до того, как я стал журналистом.

Когда я приехал на Шпицберген, больница шахтёрского посёлка Баренцбург – форпоста России в Арктике – была оснащена по первому слову техники, но давно. А в это время в соседнем норвежском посёлке Лонгиербюен построили новый госпиталь с новым оснащением. Тогда руководство норвежского госпиталя предложило своим российским соседям в порядке шефской помощи свой большой рентгеновский аппарат из старого госпиталя. Для них он морально устарел, но всё же был лучше нашего в Баренцбурге, ещё старее. Мы с благодарностью приняли дар. Аппарат привезли, выделили для него в нашей больнице помещение и потом года два не могли его установить и пустить в работу, поскольку с материка никак не присылали специалистов наладчиков. Аппарат ведь у нас официально не числился.