Суфии

Есть Истина, но Здесь ее не сыщешь;Искать ее нам надо только Там.Где «Там» – ни я, ни ты не знаем,Не ведает о том и наша Мать – Земля.

Настоящая борьба за обретение истины частично выражается в отказе от всякой борьбы вообще. Это суфийский парадокс, который нашел отражение в следующих строках:

Довольно думать, есть ли Истина на свете, приди и сядь со мнойВ саду цветущих роз;На самом деле ведь не знает он, как знать,И как не знать не знает…

Даже к смыслу самой веры суфию необходимо подходить способом, который обычному человеку покажется эллиптическим. Подобно прежним мастерам, Бартон решает эту задачу с помощью кажущегося парадокса. Он говорит, что вера, взятая в целом, одновременно является и ложью, и истиной. «Подобно зеркалу, разбитому в куски, разбросана по свету Истина, ⁄ И каждый, кто нашел ее обломок, себя владельцем целого считает». Непреображенный человек склонен принимать за истинную веру нечто безжизненное и лишенное движения по причине своей, как сегодня говорят, обусловленности. Такая ложная вера сильна, «а почему? Да потому, что сын земли в своих фантазиях настырен ⁄ и требуется мудрый человек, чтоб пробудить его от грез, наивной юностью взращенных».

Он повторяет в точности мысль Руми, когда тот спрашивает, когда же, наконец, слушатель перестанет мечтать о сладостях детства.

Однако вернемся к нашей беседе. После того, как Бартон показывает несостоятельность расхожего учения о душе, фанатик в ответ бросает ему обвинение в материализме, считая, что суфий подводит именно к нему.

Тьфу! – сказал Захид (преданный), —Нам хорошо знакома эта школа, будь проклята она!В машину человека превратила, ум стал секрецией,А от души осталось только слово.

Но у Бартона нет на него времени. Он говорит, что религию человек получает по месту рождения; вера в том виде, в котором люди ее знают, формируется под влиянием внешних условий. Автор снова сталкивает между собой представителей разных религий; индиец презирает франка, мусульманин обличает политеизм, буддист называет конфуцианца собакой, татарин заявляет, что мысли о грядущем делают человека неэффективным и безответственным в этом мире. Тут в разговор вступает суфий:

Все вы правы, все неправы, —Веспечный суфий произнес. —Мерцанье лампы, тусклый ее свет,Спешим мы объявить сияньем дня.

Незнание собственного невежества – самый большой враг человека. Истину следует искать правильным способом и с радостью в сердце. «…Отступись от Почему и ищи Как».

Вглядываясь в будущее, поскольку в среде своих современников он не находил отклика, Бартон говорит себе, что послание его для дней грядущих, когда мудрость найдет свое место среди людей и «эхо голоса, молчащего доселе, разбудит напряженную струну».

Глазами ясными дорогу озирая, стреми свой путь вперед.Пускай простой твой сказ течет, свободно оглашая,Песков горячих шелест, бубенчиков верблюжьих зов.

Взрыв суфийской активности, произведенный Касыдой Бартона, которая увидела свет шестьдесят лет назад, был параллельно продублирован Вильберфорсом Кларком, осуществившим перевод и адаптацию «Даров». Работы Кларка и Бартона расчистили почву, достаточно ясно показав, что дервишеская философия весьма отличается от того, как ее в то время оценивали на Западе. Этим они, по крайней мере, создали необходимую основу для дальнейшего исследования если не суфийской практики, то суфийских идей. Соединив мостом суфийскую мысль с чувствами и настроениями современной западной культуры, Бартон дал возможность мыслящим людям Запада воспринять важнейшие суфийские концепции. Теперь очередь была за Картрайтом, ему мы обязаны столь же значительным произведением, которое, в обличии псевдовосточной романтической поэмы, являлось презентацией некоторых подлинных переживаний, связанных с жизнью суфия.