Концепция новой школы зародилась еще в Императорскую эпоху. Подробнее всего ее развил известный историк прогрессивного направления А. П. Щапов. В книге «Социально-педагогические условия умственного развития русского народа» (СПб., 1870) он потребовал создать единую школу, сделав главными в ней естественные науки. О единстве школьного типа подробно писал и Д. И. Писарев (прежде всего в статье «Наша университетская наука»), издеваясь над частными видами образования и требуя единства типа. Эти голоса были услышаны. После развала эпохи Крупской и Луначарского, когда применялись все мыслимые и немыслимые новации, Сталин начал восстанавливать школу, скрестив русскую традицию среднего образования (реальное училище, конечно же, а не гимназию) с этими разночинскими теориями. К этому была прибавлена новая идеология – марксизм. Таким образом, школа сталинской эпохи сложилась из трех разнородных элементов, в общем-то плохо сочетающихся друг с другом.
Стареющий тиран собирался пойти еще дальше. В конце 40-х гг. было велено преподавать в школах латынь (недостаток преподавателей ограничивал их число очень существенно). Однако проект провалился: «Ученики послевоенных лет охотно занимались математикой, физикой и химией – считалось, что нужно иметь техническую специальность, которая будет кормить, а гуманитарные предметы рассматривались как довесок к основным дисциплинам».[80]
Единственная попытка создать что-то сопоставимое с классической гимназией Императорской России эффекта не дала. И, несмотря на существенные изменения программ, по сути своей советская школа оставалась прежней, состоя из трех частей – общеобразовательной модели, сориентированной на реальное училище и практические потребности, естественно-математического предметного набора в духе требований А. П. Щапова и марксистской идеологии. На этом фоне выделялись – очень важное новшество! – математические и языковые спецшколы, но два факта остаются непреложными: 1) степень вариативности была очень невысока и 2) даже и лучшие модели существенно уступали аналогичным моделям Императорской эпохи. Кроме того, эта школа разлагалась вместе со всем советским обществом, и эпоха перестройки и последовавшая за ней лишь ускорили этот процесс.Спасительным и плодотворным для русской школы может быть обращение не к советским традициям (кроме математической школы, там заимствовать нечего), а к образовательным традициям Российской Империи. У нее действительно есть чему поучиться.
Литературная школа[81]
Холодные наблюдения и горестные заметы на полях конкурсных изданий
I. Между графоманией и музыкой
Я часто задаю себе вопрос – а нужно ли вообще поощрять детское творчество: очевидно, что 95 % написанного настоящей поэзией не является, а у поощрения графомании есть свои издержки. Довод, склоняющий к противоположному мнению, однако же, более весом: сочиняя собственные стихи, становишься квалифицированным читателем; точно так же, как человек, умеющий играть на том или ином музыкальном инструменте, хотя бы и не виртуозно, лучше разбирается в музыке. Вообще же юношеская поэзия бывает двух типов: формально совершенная, когда виртуоз овладевает техникой, но сказать ему по большому счету еще нечего (такова во многом ранняя лирика Пушкина), и, наоборот, «раздавленность» содержанием, какой-то поразившей еще в юности глубокой мыслью, при том что слова для ее выражения находятся с трудом (таков Лермонтов). Понятно, что для каждого типа нужна своя школа: первому – жизненная, второму – формальная. Мы будем говорить только о последней.
Однако же для того, чтобы поэтическое творчество молодежи могло выполнить эту – скромную и достижимую – задачу, тоже нужны свои условия. Если ты воспитываешь юных, предлагая им писать стихи, необходим и неизбежен разговор и об их форме; весьма целесообразно представить широкую палитру возможностей и формулировать свои задания так, чтобы их выполнение влекло за собой прогресс в технике версификации. А это, увы, бывает далеко не всегда – чаще всего мы сталкиваемся с тем, что взрослые довольствуются тем, что есть, и работать со школьниками, пишущими стихи, не хотят или не могут.