Святые старцы

В 1889 году отец Василий Нечаев ушел из Толмачей - его ждали монашеский постриг и архиерейство. Прихожане мечтали видеть настоятелем любимого ими диакона, но отец Феодор твердо дал понять, что считает себя недостойным этой чести. И новым настоятелем стал отец Димитрий Касицын (1839-1902), женатый на дочери отца Василия Нечаева. Он стал достойным преемником своего тестя - начал редактировать вместо него «Душеполезное чтение», основал при храме библиотеку, куда отдал множество своих книг, создал церковно-приходскую школу. Как человек, отец Димитрий был до крайности скуп на слова - эта черта его характера происходила от боязни обидеть кого-либо неосторожным выражением или интонацией. Добрый, внимательный, щедрый, он был и чрезвычайно образованным человеком - заслуженным профессором Московской духовной академии, специалистом по европейским религиям. Его лекции всегда собирали толпы студентов, так как он блестяще импровизировал с кафедры. Один из его учеников вспоминал: «Говорил он так, как будто бы и для него самого то, что он сообщал, было новостью, внезапно озарившею, вследствие чего от его лекций всегда веяло свежестью, жизнью, личною убежденностью оратора в непреложной истинности сообщаемого... Я слышал потом многих ораторов - и русских и иностранных, и французов и немцев. Между ними были в своем роде замечательные. Но Дмитрий Феодорович остается среди них оригинальным. Это своего рода - уникум». С отцом Феодором новый настоятель быстро нашел общий язык, тем более что был старше его всего на семь лет.

7 апреля 1892 года приход торжественно отметил 25-летие служения отца Феодора в сане диакона. Подарками ему стали икона Святителя Николая в серебряном окладе и красиво оформленный приветственный адрес, в котором говорилось: «Вы, высокочтимый Феодор Алексеевич, состоя в сане только священнодиакона, на самом деле действительно и истинно, по силе своего влияния, как бы местоблюститель сего святого храма Божия. Без Вашего указания и совета с Вами ничего в нем не делалось и не делается <...> Всегда первым являетесь Вы в храм Божий и последним оставляете его, принимая на себя с любовью все труды». Этот адрес был написан отцом Димитрием, а подписались под ним староста храма Козьма Козлов и почетные граждане Москвы Павел Третьяков, Александр Лосев, Николай Колганов, Иван Булочкин, Николай Щербачев, Евгений Шустов и другие - всего 28 человек. Порадовало и письмо от епископа Виссариона (Нечаева): «Сравнивая себя с Вами, я не раз говорил себе: “О, если бы и мне быть таким добрым, как Федор Алексеевич!” От всей души поздравляю Вас с Вашим 25-летним юбилеем и для выражения сочувствия к Вам по сему случаю присоединяюсь к николо-толмачевским прихожанам».

В словах приветственного адреса не было ни капли лести. Отец диакон действительно считался настоящим духовным светочем своего прихода. Будучи бессребреником, он щедро помогал всем, кто обращался к нему за помощью. Гимназист Михаил Дурново, учившийся в 1890-х годах в 6й Московской гимназии (она находилась почти напротив храма), писал: «В моей памяти хорошо запечатлелась картинка, много раз наблюдавшаяся мною. Я спешу в гимназию, а на другой стороне улицы большая группа нищих окружает отца диакона Феодора Алексеевича Соловьева, возвращавшегося от ранней обедни, и он оделяет всех милостыней». Иногда он приходил к своему другу, диакону храма Святителя Николая Чудотворца «Красный звон» отцу Сергию Борзецовскому и спрашивал, не знает ли он еще каких-нибудь неимущих, которым нужно помочь. Однажды на улице диакон снял с себя рясу и отдал ее замерзавшему человеку, многих бедняков кормил у себя дома. Когда кто-то из таких визитеров украл у него шубу, отец Феодор сказал в ответ на сетования близких:

- Ну что же случилось? Взяли у меня одну шубу, а у меня есть другая. Пошлите за ней. Вот и всё.

Знавшие его в эти годы отмечали мягкий, добрый характер отца диакона. Его любимым времяпрепровождением было чтение духовной литературы. Если отец Феодор слышал о ком-то осуждающие толки, то стремился прекратить этот разговор, сам же всегда отзывался о людях с уважением, любовью, а то и с умилением. Единственным исключением был Лев Толстой: когда заходила речь о нем, отец Феодор буквально трясся от негодования, называл писателя «Лёвкой». С большим скепсисом воспринимал он и Достоевского, считая, к примеру, «Братьев Карамазовых» «грязью». С годами очень строго начал относиться и к музыке: «Играть на рояле благословляю только классические вещи, например, Бетховена, Шопена. Есть и некоторые легкие вещички хорошие, но вообще легкая музыка служит только страстям человеческим, там, знаешь, и аккорды-то все страстные. Ну а танцы - это совсем дело бесовское, унижающее достоинство человека».