Мать предупреждала меня, что критяне болтливы и, на первый взгляд, легкомысленны – однако при этом большие плуты. Так что я всем своим видом показал, что не желаю продолжать разговор: я отошел на нос судна и, скинув свою котомку и плащ, постелил себе у борта, подальше от гребцов. Усевшись на сложенный плащ, я придвинул свои вещи поближе к себе и, положив палку в ногах, воинственно огляделся.
Однако триерарх уже давно забыл о моем существовании: он покрикивал на матросов, ставивших паруса, и торопил других, заканчивавших погрузку. Наконец корабль снялся с якоря… и вот тогда я вскочил на ноги, жадно впиваясь глазами в очертания берега. Я мог никогда больше его не увидеть!
Древний храм Афины Линдии на акрополе поблескивал белым мрамором и позолотой; розы, давшие имя острову, усыпали холмы… а вон там, за гребнем, осталась оливковая роща, которая временно принадлежала нашему семейству…
Полоска синей воды между мною и берегом все ширилась: я внезапно вспомнил, что нужно принести жертву морскому хозяину, дабы снискать его милость. Но триерарх Талассий уже сделал это за нас всех!
Мысль о критянине, в чьих руках теперь находилась моя судьба, одновременно разозлила меня и придала мне бодрости. Я плюхнулся обратно на горячий палубный настил; потом пошарил в своей котомке и вытащил фляжку с хиосским вином. Мать дала его мне с собой, хотя по возрасту мне полагалось пить только сильно разбавленное, и то – по праздникам.
Но у меня был торжественный день! Сделав пару глотков крепкого сладкого нектара, я немного плеснул за борт – совершил возлияние Посейдону. Потом я убрал все назад и снова затянул завязки сумки.
Я хорошо помнил, что воду нужно беречь, и вино – тоже: может понадобиться для ран. На случай ранения или болезни мама положила мне еще и мешочек с травами и дорогую хиосскую мастику: превосходное лекарство, как наружное, так и внутреннее.
Скоро берег пропал из виду, и я ощутил невольный страх: теперь я остался один на один с этой бескрайней стихией.
Я сжал в кулаке золотого бычка, и это укрепило мой дух. Критский бык спасал меня уже не раз: и теперь приведет домой. Теперь я твердо в это верил!
Устроившись поудобнее на разостланном плаще, я оглядел своих попутчиков, на которых сперва не обратил внимания. Несколько полунагих смуглых людей, в одних пестрых поясах-повязках, сидели на корточках и оживленно болтали: их волосы, разделенные на волнистые пряди и смазанные маслом, блестели как змеи. Похоже, они были минойцы или полукровки. Пара родосских греков в белых гиматиях расположилась подальше – эти бородатые и степенные мужи тоже были заняты беседой. Никому не было до меня дела.
Я поежился, в полной мере ощутив последствия своего опрометчивого решения. Неужели до самого Египта я так и буду один?..
Я почти решился попытаться завязать с кем-нибудь из спутников знакомство; и уже хотел встать, опираясь на посох. Но тут вдруг кто-то присел рядом со мной.
Невольно вздрогнув, я повернулся к этому человеку: это оказался сам триерарх Талассий. И теперь я почти обрадовался ему.
Я хотел встать, из почтения к старшему, но миноец жестом удержал меня.
– Сиди, юноша. Ты и так не очень-то устойчив, как я погляжу, – он весело оскалился, заставив меня задрожать от гнева. Пусть я еще мальчишка и, вдобавок, хромой – такого тона я никому не спущу!
– Что тебе нужно… триерарх? – спросил я, стискивая зубы. Невольно я огладил резную совиную голову на набалдашнике: хотя отлично сознавал, что поднять руку на начальника корабля посреди моря было бы самоубийством.
– Не злись, – Талассий заметил мое движение. А потом вдруг цапнул меня за запястье: рука у него была сухая и сильная, как клещи.
– Я вовсе не хотел тебя обидеть, только познакомиться! – сказал критянин. – Я уже знаю на моем судне всех, кроме тебя, – а ты назвал только свое имя.
Я теперь не сомневался, что при желании он бы справился со мной играючи; и мне самому уже сделалось стыдно за несдержанность.
– Я Питфей, сын Никострата… из города Линда, – сказал я, потупившись. – Я плыву на Крит, чтобы взглянуть на древние храмы великой богини, а потом отправлюсь в Египет.
Это все прозвучало, как мне показалось, очень по-детски; я покраснел. Но триерарх надо мной не смеялся – он снова внимательно меня разглядывал: и рассмотрел мой амулет.
– Такие украшения у нас делали тысячу лет назад и еще раньше, – сказал Талассий. Он протянул руку и тронул моего бычка. – У тебя на Крите есть родня или знакомые?
Я мотнул головой: даже слишком поспешно.
– Нет, никого, господин.
Талассий улыбнулся.
– Ну что ж, тогда я могу свести тебя с одним моим старым товарищем, который поможет тебе устроиться. Он тоже моряк и начальник кораблей – его зовут Критобул. Зуб даю, ему понравится твой оберег!
И миноец захохотал, довольный своим остроумием. Я сразу рассердился и очень растерялся. Может, это какое-то мошенничество? Но в чем подвох? У меня, конечно, имелись с собой деньги – но для капитана грабить таким странным способом…