Сын Эльпиды, или Критский бык. Книга 1

Неожиданное воспоминание заставило меня похолодеть. Критобул! Матушка говорила, что у нас был знакомый моряк-критянин с таким именем: но больше она ничего о нем не рассказывала. И мы уже давно не имели дела ни с какими критянами.

И тут я решился.

– Благодарю тебя, господин. Я принимаю твое предложение, – сказал я, посмотрев в дерзкие светло-карие глаза собеседника. – Я могу…

Я запнулся, протянув руку к поясу с деньгами. Право, я совсем не знал, как заплатить за такое великодушие.

Талассий, широко улыбаясь, хлопнул меня по плечу.

– Не обижай меня, мальчик. Я помогаю тебе, потому что ты мне понравился, – он склонился ближе и опять коснулся пальцем моего амулета. – И потому, что ты чтишь нашу великую богиню! – прибавил триерарх совершенно серьезно.

Я прикрыл глаза, ощущая, как жжет меня фигурка быка. Это было одно из тех мгновений, которые проносятся через всю жизнь: я почувствовал свою мойру9

– прикосновение судьбы…

Когда Талассий ушел, я снес свои вещи в трюм, где находилось мое спальное место, и прикрыл холстиной. А потом немного обследовал корабль – сунулся куда было можно; свесившись через борт, рассмотрел гребцов на нижней палубе. Меня удивило, что это, по всей видимости, были вольные люди: и, судя по небольшому росту и комплекции, тоже критяне или критские греки!

Здесь не было ни барабанщика, задававшего ритм, ни надсмотрщиков: и это, надо сказать, мне понравилось. Команда Талассия, похоже, трудилась слаженно и охотно – и, весьма возможно, его приятель Критобул тоже был неплохой человек и хороший хозяин своим людям…

Потом, опять устроившись на палубе, я достал свою кифару, которую принес с собой: она занимала значительное место в вещевом мешке. Инструмент было вредно держать в сырости – а пальцы быстро теряли гибкость и чувствительность, если их не упражнять. Дома я даже занимался плетением из лозы и соломки, чтобы оставаться в форме.

Я надел на большой палец костяной плектр10 и попробовал защипнуть струны.

И тут, на мою беду, мимо опять проходил Талассий – ему, казалось, всегда до всего было дело…

– Э, да он музыкант! – воскликнул миноец так, что на его голос обернулись все, кто сидел и стоял поблизости. – А петь ты умеешь, малый?

Я встал с места, стараясь не покраснеть.

– Да, господин!

Талассий засмеялся, поправив повязку на лбу.

– Ну так спой нам! Поплывем веселей! Верно, ребята?

Матросы и гребцы согласно зашумели.

Я хотел было решительно отказаться; но на меня смотрели уже все… и триерарх обещал мне такую услугу. Я кивнул.

– Хорошо, только кифара для этого не годится.

Я убрал свой драгоценный инструмент. Потом выпрямился и, тряхнув отросшими волосами, запел задорную песню о фиванцах, отправляющихся в поход: эти бравые воины всегда сражались, ели и спали вместе. Местами она была откровенно непристойной – но матросы отвечали на соленые словечки громовым хохотом, а скоро начали подтягивать.

Песня понравилась всем. Я поклонился, подождал, пока стихнут хлопки… а потом завел другую, в том же роде. Я исполнил несколько веселых кабацких песенок; а после взял в руки кифару и начал мелодию серьезнее и торжественнее – пеан11 Аполлону. Я завладел настроением этих незнакомых слушателей – и даже голос ни разу не сорвался, как бывало в отроческие годы.

Когда я устал и смолк, кто-то поднес мне своего вина; а потом несколько критян и один родосец бросили мне монетки, медные оболы. Очевидно, они посчитали, что я этим кормлюсь.

Что ж, не самое худое призвание. Я поклонился, подобрал медяки и сел, чтобы передохнуть и подумать, о чем петь дальше.

Триерарх подошел ко мне снова.

– Отлично поешь, Питфей из Линда! Кто твой учитель?

– Моя мать, – признался я после паузы. – Эльпида из Коринфа.

Он сперва изумился, конечно. А потом сказал:

– Счастлив ты, имея такую мать. И я рад, что узнал тебя.

Когда завечерело и судно замедлило ход, я спел еще – несколько лирических песен, которые особенно любила Эльпида. Я растрогал слушателей и сам прослезился, думая о доме…

Я вернулся в трюм; поужинал сухим сыром с ячменным хлебом и водой, а потом улегся, подложив под голову плащ. Спал я крепко и без сновидений.

На другой день я опять выступал: я уже спел все песни, что знал наизусть, и начал повторяться. Но и по второму разу принимали их хорошо, даже еще лучше. Однако я отметил для себя, что знаю маловато, – надо все время пополнять свою копилку; а то и начать сочинять песни самому.

До Крита я неплохо скрасил время своим попутчикам; и сам разбогател на несколько драхм. Триерарх же проникся ко мне дружескими чувствами – и я совсем перестал в нем сомневаться.

Когда пришло время сходить на берег, Талассий велел мне:

– Подожди меня вон у той скалы. – Он показал на место в тени, в стороне от толкучки. – Я сразу же провожу тебя к моему другу и представлю ему.

Я дождался, пока миноец освободится. Потом он приблизился, дружески улыбнулся мне и сделал знак; и мы вдвоем направились в город. Очевидно, этот Критобул жил поблизости от кносского порта, что было естественно для моряка.