Сын Эльпиды, или Критский бык. Книга 2

Я надевал костяной плектр для игры на кифаре; а Артемисия надела на палец нефритовое кольцо – для смертельной забавы. Она стреляла как амазонка: не лучше своих людей, но и ничуть не хуже!

К этому времени я уже знал, что некоторые воинственные азиатские племена, – те же скифы, – обучают своих женщин стрельбе из лука; а кое-где лук даже считается женским оружием. Персидские воины в большинстве своем конные лучники – а поражать зверя и человека на расстоянии совсем не то, что сходиться в страшном ближнем бою, грудь в грудь, как спартанцы! Но, тем не менее, я был впечатлен искусством царицы и откровенно сказал ей об этом.

Артемисия радостно рассмеялась. Но похвала Фарнака для нее была куда дороже моей: это и неудивительно, учитывая, что он был опытным воином, в отличие от меня. Однако в память мне врезалось, как раскраснелись щеки царицы и как сияли ее темные подведенные глаза, когда Фарнак подсаживал ее на лошадь… Я бы очень хотел ошибиться в своих подозрениях!

На другой день Фарнак покинул дворец и Галикарнас – а я остался. И решился обратиться к моей новой покровительнице с просьбой, для которой настало время. Мы провели во дворце уже больше декады, пора и честь знать!

Артемисия приняла меня в зале, и я уселся напротив ее кресла на табурет. Повинуясь ее кивку, я заговорил.

– Благородная царица! У меня, как ты знаешь, есть собственные средства – и я хотел бы снять дом для себя и семьи где-нибудь в городе. Не подскажешь ли ты мне, где я мог бы поселиться?

Глаза Артемисии сузились… и я на миг ощутил себя жертвой, назначенной для царской охоты. Но я поклонился и твердо продолжал:

– Твоя щедрость безгранична, и я навеки благодарен тебе за избавление. Однако я не привык долго жить за чужой счет, даже за царский!

Артемисия медленно улыбнулась. Похоже, ей понравилось, что я оказался способен ей противостоять. Она кивнула.

– Хорошо, обратись к моему управляющему. Он подберет для тебя подходящее жилье.

Она помедлила, постучав пальцами по подлокотнику.

– Не надумал еще поступать ко мне на службу?

– Я пока раздумываю, госпожа, – сказал я: и не покривил душой. Я уже всерьез раздумывал о том, чтобы принять ее предложение, лучшее из возможных, – хотя еще не сдался!

Артемисия понимала, что до весны мне все равно некуда деваться. И она отпустила меня. Я поселился на свободе: так же, как в Персеполе, я снял домик, подходящий для меня с семейством и наших четверых слуг. Мелиссу Поликсена тоже взяла, хотя старая родоска с трудом перенесла это путешествие.

Через некоторое время Артемисия опять позвала меня и мою жену. Ей хотелось похвастаться тем, что я уже сам заметил: она строила новые корабли. На верфи дни напролет скрипели пилы, стучали молоты, пахло сосной и горячей смолой. И хотя новых судов было немного, – не больше десятка, – я понял, что в морском деле царица тоже знает толк. Она разъясняла нам, что к чему, не хуже моего тестя Критобула.

Потом царица ненадолго отвлеклась, заговорив с мастеровыми. А Поликсена вдруг толкнула меня в бок и прошептала, показав в сторону гавани:

– Гляди!

Я присмотрелся, и сердце мое забилось сильнее. Среди карийских судов я увидел корабль Фарнака, который мы оба так хорошо помнили, – с тараном-драконом и красными полосами, напоминавшими обнаженные ребра.

Глава 6

Эта зима оказалась для всех нас непривычно холодной, ветреной, дождливой. Милет так же, как и Галикарнас, продуваем всеми ветрами, – но несколько лет подряд мы зимовали в Вавилоне и успели забыть о подобном коварстве приморских городов. Артемисия-младшая серьезно простудилась, и три ночи Поликсена не отходила от нее. Потом, когда девочка пошла на поправку, заболел Медон.

Я сидел с моим мальчиком, сменив жену; я с жалостью поглядывал на осунувшееся лицо Поликсены. Она спала, по-детски приоткрыв рот, словно беззвучно умоляла о том, о чем никогда бы не сказала вслух. Пусть кончатся когда-нибудь эти скитания! Неужели мы вечно обречены жить, не зная, где приклоним голову завтра, как добудем себе пропитание и кто окажется нашим новым хозяином?..

Потом Медон начал метаться в жару и хныкать: я обтирал тельце сына тканью, смоченной в отваре шалфея. Когда мальчику стало легче и он затих, я разбудил няньку, доверив ей обоих детей, и сам устроился рядом с женой. Но сон не шел.

Что будет с нашими детьми – что мы оставим им в наследство, и какое будущее им уготовано?.. Если для меня и Поликсены вернуться на Родос, даже на Крит почти равносильно смерти, детям придется вдвойне расплачиваться за грехи отцов. Им заказан путь в любое общество: а ведь эти несмышленыши еще даже не понимают, в чем они повинны… Но так бывает всегда – или почти всегда!

Утром Медон, как и Артемисия, почувствовал себя лучше: он был крепким мальчиком. Однако я сказал Поликсене:

– Нашим детям вреден воздух севера.

Жена взглянула на меня с таким возмущением, точно это я был злым духом, наславшим на малышей простуду. Потом она сказала:

– Нашим детям вредно не иметь постоянного дома и надежной защиты старших! Если они поживут тут года два-три, вот увидишь, они привыкнут ко всем капризам погоды!