– Что-нибудь случилось? – переполошился он, взглянув в мрачное лицо друга.
– Мелину не отпустили, – горестно ответил Элиль.
– А-а! – протянул многозначительно Рамзес. – Они к празднику готовятся. Хочешь, я с ма… то есть, с Солнцеподобной поговорю. Меня не пустят на женскую половину дворца. Не положено – я уже взрослый. Придется ждать, когда она прибудет к ужину в Дом Ликования.
– Сможешь? – с надеждой спросил Элиль.
– Смогу, но позже, – согласился Рамзес. – Сейчас она не примет. Все – эта подготовка к празднику Хатхор. Ты ел? – он внимательно посмотрел на Элиля.
– Немного. Жарко. Есть не хочется.
– Пойдем! – Рамзес решительно схватил друга за руку и потащил во дворец.
Одним обедом не обошлось. Слуги Рамзеса тут же схватили Элиля, раздели и окунули в базальтовую купель с ароматной водой. Натерли тело мелким песком и – опять в купель. После смазали с ног до головы пахучим маслом, расписали лицо.
– Терпи! – извиняясь, призывал Рамзес. – К правительнице тебя неумытого не пустят.
Хочешь, не хочешь, а рот сам открывается, когда перед тобой поставят аппетитную чечевичную похлебку с кусочками жареной дичи. Пшеничные лепешки прямо из печи. Молоко холодное и жирное.
– Я, как возвращаюсь издалека, так никак наесться не могу, – признался Рамзес, набивая рот мясом. – Вроде, пузо полное, походишь немного, и опять жрать хочется. Дня через два проходит.
– Спасибо за хлеб, – поблагодарил Элиль, еле выбираясь из-за стола.
– Пойдем по городу погуляем, – предложил Рамзес. – Вечереет. Сейчас жара спадет и ветер утихнет. Время пролетит незаметно. Солнце сядет, попросимся к правительнице.
– Пошли, – согласился Элиль.
Город встретил их, залитыми ярким солнцем, белыми улицами. Старики на корточках сидели в тени раскидистых сикомор. Собаки валялись тут же, высунув розовые языки. Прошли неугомонные жрецы в грубых льняных шенти, босые, подвывая гимн и собирая пожертвование для храма.
Рамзес потянул носом воздух и блаженно закатил глаза.
– Свежими пирожками пахнет! – простонал он, громко сглатывая слюну.
– Ты только что ел, – удивился Элиль.
– Но, это же пахнет из самой лучшей пекарни Хатора. Такие сладости, как делает он, даже у поваров из Дома Ликования не получаются.
Они спустились по улице кожевников, затем повернули по проулку мастеров папируса и вышли к кварталу пекарей. Аромат стоял такой, что голова кружилась. Резко пахло бродившим ржаным тестом. К нему примешивался сладкий тягучий запах горячего меда, важный и томный дух пшеничной выпечки на молочной закваске. А поджаренные орехи на соке сладкого тростника! Разве с чем-нибудь можно спутать? Примешивалась вонь горелого жира, но она нисколько не портила букет запахов.
От пекарни дохнуло жаром, не хуже чем из пустыни. Внутри низкого обширного строения все двигалось, стучало и шипело. Пухлый, но живой человек, перепачканный в муке, кричал подросткам – подмастерьям:
– Лентяи! Несите быстро сюда два бедета65
ячменя ит и один бедет пшеничного зерна сут. Да пошевеливайтесь! Едите вы, как молодые бегемоты, а двигаетесь, словно старые мулы.– Здоровья и силы, сладкий Хатор, – поклонился упитанному мастеру Рамзес.
– Пусть помнят о тебе Боги, – нисколько не обиделся хлебопек на прозвище «сладкий», – Никак Рамзес пожаловал ко мне в пекарню! Пирожков захотел? Твой безрукий повар таких готовить не умеет. – Он расплылся в довольной улыбке. – Чем будешь платить? Говорят, ты из похода. Командовал отрядом колесниц.
– Ерунда, – скромно махнул рукой Рамзес, но сам зарделся от гордости. – Так, кочевников разогнали. Разреши поработать, – попросил он. – Тем и расплачусь.
– Давай! – согласился хлебопек. – Нынче вечером много хлеба понадобится на праздник. У меня уже целый список заказов.
Элиль с Рамзесом облачились в льняные грубые передники и вошли в душную пекарню. Посредине стояла большая каменная ступа, высотой по пояс. Двое мускулистых юношей большими деревянными пестами толкли в ступе зерно. Пот покрывал их тела, но они без устали поднимали и с силой опускали песты в ступу. Рядом лежала гора размолотого зерна. Мальчики присоединились к женщине, которая горстями брала из кучи размолот и отделяла мякину. Молотое зерно отдавали другому рабочему. Тот растирал его между двух тяжелых плоских камней. На краях нижнего камня вырастали холмики муки. Еще одна женщина собирала эти холмики в глиняную посудину и просевала через волосяное сито.
А дальше на длинном деревянном столе несколько мастеров месили и отбивали тесто. Сам хозяин готовил начинки для пирогов и укатывал их в тесто. Пекарь, старик со знанием дела колдовал возле большой каменной печи: то усиленно размахивая веером из перьев гуся то, открывая какие-то заслонки то, прыская водой на формы. Мальчишка, чуть постарше Рамзеса и Элиля в холщевых рукавицах вынимал формы из топки те, на которые указывал пекарь, переворачивал их, вытряхивая поспевшую румяную выпечку. Складывал готовый хлеб в длинные деревянные лотки.
Элиль с Рамзесом трудились на совесть. Скоро куча размолота уменьшилась до нескольких горстей. Юноши, толкущие зерно, не успевали за ними.