Повозка же мчалась по Шацким Озёрам, разгоняя частыми гудками другие экипажи. Из-под колёс взмывала лёгкая летняя пыль, стучала мелкой дробью брусчатка, начищенная медная обшивка вспыхивала отражениями лучей вечернего солнца. Экипаж нёсся вперёд, навстречу гибельным опасностям, навстречу коварству фатума, в самое сердце Квартала Мандаринов, гни-ющего фурункула на теле великолепного города, квартала, затаившегося среди фешенебельных бульваров и роскошных парков. Тщетно, однако, было искать следы тревоги на одухотворённых лицах отважных борцов с преступностью. Их глаза смело смотрели в будущее.
Лишь однажды истопник, презрев скорость и несущийся наперерез конный экипаж, склонился к самому полу своего шофёрского насеста, почти к уху сыщика. Преодолевая рёв парового механизма, он вскричал:
– Я видел у тебя на столе домашний адрес Франсуазы Понмаре. Ты что же, хочешь ей написать?
Ронислав Вакулович поднял голову и отважно встретился взглядом с горящим взором своего товарища:
– А ты ревнуешь?
Фирс секунду смотрел на него, а потом ответил:
– Да. Я ведь тоже хотел бы ей написать, но это было бы наглостью.
Вийт почесал лоб.
В самом сердце Квартала Мандаринов, в пустынном, обшарпанном переулке, куда едва проникали лучи склонившегося к горизонту солнца, стоял, потрескивая остывающим котлом, экипаж Вийта.
– Вота сдеся, сдеся, – пел, кланяясь, «китайчонок Джанджи». Он то и дело тыкал заскорузлым пальцем в сторону заведения за своей спиной. – Сдеся!
«Китайчонок» оказался мелким старичком с кривоватыми ногами и неровными зубами. Одет он был в традиционный наряд своего народа, шёлковый и не очень чистый. Голову его венчала странного вида шапочка, тоже, наверное, традиционная.
Джанджи дымил длинной тонкой трубкой, издававшей необычный запах, а в руках держал газету, испещрённую непонятными знаками.
Он уверял, что является владельцем этого заведения, курильни со странным названием «Пекин».
– Что за слово такое, «Пекин»? – понизив голос, спросил у городового Кутюка Ронислав Вакулович. – Что оно означает?
Постовой смешался, беспомощно взглянул на Фирса и пролепетал:
– Это одна из тех загадок, которыми полон сумеречный Володимир…
– Начитались вы, однако, голубчик, прессы! – хмыкнул сыскной надзиратель.
Он ещё раз оглядел глухой переулок, кивнул Кутюку и верному Фирсу и решительно спрыгнул с подножки паромобиля на землю.
– Ведите! – буркнул дедуктивист.
Они вошли в плохо освещённую, тонувшую в плотном курительном дыму залу. Истопник несколько задержался, чтобы вытащить из экипажа мешок с коллекцией огнестрельного оружия, и тут же нагнал первопроходцев.
В заведении, куда ни глянь, везде валялись господа разной степени сохранности, кто в полуразвалившихся плетёных креслах, кто на тюфяках, а кто и на полу. Здесь царил тот же запах, что и от трубки Джанджи, но во сто крат более сильный, почти невыносимый.
– Опиум? – спросил, зажимая нос, Вийт.
– Опиум, опиум! – радостно откликнулся «китайчонок». – Да-ама![59]
Вама я не предлагай, вы на сружбе!Из дыма проявилась старая китаянка, посмотрела на вновь пришедших длинным, немигающим взглядом и вновь растворилась в темноте без остатка.
– Я водиль сдеся городовой, – продолжал Джанджи. Он бесцеремонно уцепился в рукав Вийта и тащил сыщика за собой. – Три городовой! Я показать весь-весь! Весь-весь!
Едва успевая переступать через лежавшие повсюду тела, то и дело натыкаясь на струи дыма, выпущенные прямо в лицо равнодушными посетителями, проваливаясь в дыры в полу, смельчаки добрались до задней двери заведения.
– Тута! – авторитетно заявил Джанджи.
Он отпёр замок и выскочил в небольшой, заваленный мусором дворик. Все с удовольствием вдохнули пусть и не совсем свежий, но показавшийся упоительно сладостным воздух.
– Тама! – не унимался «китайчонок». – Каждыма вечерма! Чёлный черовек в капюшона и маска! Лезет по стена на балконыма третий этаж! Вон тама!
За забором дворика находился обширный пустырь. Ещё дальше виднелись большие, ярко освещённые, нарядные здания.
– Вон та дом… Вон та…
«Китайчонок» тыкал грязным пальцем в сгущавшуюся темноту. Вийт наклонился к плечу Джанджи и попробовал определить, на что тот указывает.
– Уеже четыле дня… Каждыма вечерма… Лезет на балконыма и тут зе спускайся облатно…
– Действительно, отель «Дез’Артисть»! – пробормотал Вийт, враз посерьёзнев. – Вы были правы, Кутюк.
– «Залтисте», «Залтисте»! – радостно подтвердил «китайчонок». – Вон тама!
И он снова ткнул пальцем в здание в отдалении.
– Это шестой балкон на третьем этаже, – веско проговорил довольный похвалой Кутюк. – Я сразу предложил вызвать вас! Публикой из «Дез’Артисть» не пренебрегают!
– Гм, – отозвался Фирс, до сей поры державшийся позади, – мы учитываем, что Джанджи и сам курит опиум?
– Опиум, опиум! – закивал «китайчонок», расплываясь в широкой улыбке. – Я тебе отсыпай, потома покулишь!
Ни один мускул не дрогнул на суровом лице истопника.
– Я не курю, многоуважаемый, – спокойно ответил он.