Табу

Вот и сейчас, с зудящей грустью наблюдал, как со стеклянных фасадов торговых центров снимали сети гирлянд, когда-то светящиеся иностранные буквы и огромного Санта Клауса с румяными, пухлыми от нескончаемой кока-колы щеками.

– Дядь, дай на жвачку? – толпа подростков окружила мою машину, прямо на парковке возле делового центра «Пассаж».

– О! Молодежь, а не поздно ли вы жвачками заинтересовались, – открыл окно, чуть вытянув голову, чтобы внимательно осмотреть молодняк.

– Кирюха, погнали. Не видел, что ли номер? – парень в зеленой шапке отдернул самого наглого из друзей, что уже тянул ручонки к пачке сигарет, валявшейся на приборной панели. – Не связывайся!

– И как?

– Что как, дядь? – «наглец» смешно сморщил нос, отчего его веснушки стали ярче, а серые глаза заблестели озорным блеском.

– Как сенокос? Много «нащипали»? – взял куртку с переднего сидения и вышел из машины, пикнув сигнализацией. Так, на всякий случай…

– О чем вы? – наглец покрылся румяными пятнами, веселье как рукой сняло, растерялся и попятился назад, но потерял равновесие, шлёпнувшись задницей в сугроб.

– Только не вызывайте ментов, – мальчишкам было лет по пятнадцать. Нелепая, разношерстная одежда, кожа лица, покрытая сухими корками от мороза, говорили сами за себя. Либо официальные сироты, либо вынужденные, так сказать, выброшенные родительской любовью за борт реальности на вольные хлеба.

– А с чего это? Я и сам накостыляю вам, – резко схватил самую разговорчивую парочку и приподнял в воздухе за воротники. – Вы же знаете, что воровать – плохо?

– Ага… – дружно сказали они, грустно наблюдая, как друзья улепётывают врассыпную. – Кому-то подарки несут под елку, а мы сами их добываем.

– Молодцы, – отпустил парней, поняв, что они слишком напуганы, чтобы сбежать. Присел на корточки и закурил, всматриваясь в румяные лица мальчишек. – Вот только воровать все равно плохо. Рано или поздно удача отворачивается, а вы остаетесь с уродливой и взрослой реальностью наедине, потому что друзья испаряются. Рядом не будет родителей, пусть и вечно пьющих, но родных, ни друзей, пусть и предавших, а бабушки и дедушки только первое время будут присылать тёплые носки и сладкие карамельки, потому что не переживут горе. Ну, а если вы сироты, то тем более. Некому по вам плакать будет, останется лишь орущий, с ещё жирными от тёщиной жареной курицы губами, мент, сыплющий щедрыми затрещинами. А потом вас бросят в темную, вонючую от подтекающей канализационной трубы камеру, где тишина станет вашим врагом. Нравится?

– Нет, – в голос прошептали парни, поджимая плечи к ушам. В их глазах серебряными всполохами заскакали огоньки настоящего страха. Не хотелось, конечно, пугать молодняк, но уж лучше сейчас, гипотетически, чем потом, но реально.

– Как зовут-то, братцы?

– Сёма, – парень, что пытался угомонить наглого друга, робко протянул правую руку.

– Киря, – наглец опустил голову, разбивая носком старых коричневых ботинок наледь на металлическом ограждении парковки, в попытке не пересечься со мной взглядами.

– Тогда предлагаю обмен, – встал и отвернулся, специально давая им время, чтобы выдохнуть и посмотреть друг на друга.

Черт!  Сколько же по городу слоняется вот таких вот сорванцов? Ведь они, лишенные любви, внимания и заботы ходят по острой грани правильного и желаемого. Как они похожи на нас… Много лет назад. Сёмка был таким же, как этот Кирилл. Рвущимся, шальным и жадным на эмоции. Ему все было по колено, шел к своей цели, не обращая внимания на мелочи жизни. Он был активатором, а я тушил его всполохи. Отговаривал, уводил от прямого столкновения. Успокоился, только когда он встретился с Ленкой. Влюбился, как первоклассник, краснел при любом упоминании о ней. Думал, что все! Кончилась шальная жизнь, можно и выдохнуть, выпустить друга из-под пристального наблюдения, но нет! Осознав, что хочет семью, Сёмка стал еще упорнее рыть землю, в поисках неприятностей. Вот тогда-то его пути и пересеклись с Моисеем. Он просто грезил мыслью, что станет одним из тех, кто рассекает по городу на иномарках, пусть и убитых, взятых у перекупов, но зато с охренительно-прекрасными четвёрками в номере. А когда Сёмка узнал, что Ленка беременна, то крышу совсем сорвало. Решил выпендриться, грабанув банк, чтобы Моисей заметил его на фоне борзой и жадной школоты «нулевых».  Но в тот раз все пошло не так… Его просто было некому остановить. Я ничего не знал о его планах, ведь Сёмка прекрасно понимал, что остановлю его.

«– Тема верняк, – с шальным взглядом говорил он мне, пока я перебирал коробку старой вишневой девятки в автосервисе, где пахал четыре дня в неделю с рассвета до самого заката.