Тайна булгаковского «Мастера…»

Это не значит, что у нас нет больше вредителей. Нет, не значит. Вредители есть и будут, пока есть у нас классы, пока имеется капиталистическое окружение».

И Булгаков понял, что Сталину просто не до него. И что вождь в его, булгаковскую, «перековку» из волка в пуделя не верит.

Глава вторая

Проблеск надежды

Размышляя о ситуации

В начале июля 1931 года, так и не дождавшись ни разрешения на зарубежный вояж, ни вызова в Кремль, Булгаков вместе с женой отправился в городок Зубцов, что лежит при впадении речки Вазузы в Волгу Причина поездки была простая: хотелось немного отдохнуть. И заодно поработать над заказом, который свалился на него как самое настоящее чудо. Именно этим словом (в письме Вересаеву от 29.VI.31 г.) Михаил Афанасьевич назвал то предложение, что так неожиданно поступило к нему:

«… болен я стал, Викентий Викентьевич. Симптомов перечислять не буду, скажу лишь, что на письма деловые перестал отвечать. И бывает часто ядовитая мысль — уж не свершил ли я, в самом деле, свой круг? По‑учёному это называется нейрастения, если не ошибаюсь.

А тут чудо из Ленинграда, один театр мне пьесу заказал.

Делаю последние усилия встать на ноги и показать, что фантазия не иссякла. Но какая тема дана, Викентий Викентьевич! Хочется безумно Вам рассказать!»

Заказ поступил от Ленинградского Красного театра, с которым 5 июля 1931 года Булгаков заключил договор «на пьесу о будущей войне».

При этом драматургу была предоставлена полная свобода в разработке заданной темы, его не стесняли «никакими рамками».

Темой заинтересовался и театр имени Вахтангова, который 8 июля тоже заключил с Булгаковым «договор, не меняя ни одной буквы из пьесы».

Дышать сразу стало легче. Но горестный вздох (по поводу «последних усилий встать на ноги») в письмо к Вересаеву был всё‑таки вставлен. В «Жизни господина де Мольера» Булгаков признается:

«Вообще, я того мнения, что хорошо было бы, если бы драматургам не приходилось ни от кого принимать заказы».

Есть, правда, несколько иное мнение на этот счёт. Любовь Белозёрская в своих воспоминаниях написала:

«Булгаков говорил: “ Совершенно неважно, заказная ли работа или возникшая по собственному желанию. «Аида» — заказная опера, а получилась замечательно“».

Как бы там ни было, но неожиданный заказ на написание пьесы сразу придал смысл жизненной суете. Дни наполнились пусть не слишком глубоким, но всё же достаточно значительным содержанием.

На Волгу супруги Булгаковы поехали по приглашению писательницы Натальи Алексеевны Венкстерн. Там, в Зубцове, Михаил Афанасьевич и приступил к работе.

Вернувшись 22 августа в Москву, он тут же отправил письмо мхатовскому завлиту П.А. Маркову:

«Сейчас я пишу последний акт…

В Москве дикая жара, но работа идёт быстро. Я нашёл ключ к пьесе, который меня интересует. Вне пьесы чувствую себя угнетённым.

Ездил на 12 дней в г. Зубцов, купался и писал. Не умею я отдыхать в провинции. Ах, и тусклая же скука там, прости господи!»

В тот же день Булгаков начал писать письмо Вересаеву, в котором попытался обрисовать, как выглядит его жизнь:

«Она складывается из темнейшего беспокойства, размена на пустяки, которыми я вовсе не должен был бы заниматься, полной безнадёжности, нейрастенических страхов, бессильных попыток. У меня перебито крыло».

Письмо писалось трудно, с перерывами в несколько дней. Булгаков откровенно признавался в этом:

«… я пяти строчек не могу сочинить письма. Я боюсь писать! Я жгу начало писем в печке».