Тайна булгаковского «Мастера…»

«Нам нужно врагов наших разоблачать и беспощадно уничтожать!»

Поэту Сельвинскому поручили сочинить резолюцию. Он сочинил её и сам же зачитал. В ней предлагалось наказать не только «левых», но и «правых»:

«Мы просим привлечь к суду бывших вождей правых. Никакой пощады провокаторам, бандитам и убийцам! Раздавить гадину!»

Завершая своё шумное мероприятие, писатели направили приветственное послание Генеральному комиссару государственной безопасности народному комиссару внутренних дел Генриху Ягоде:

«Советские писатели шлют НКВД — грозному мечу пролетарской диктатуры пламенный привет! Мы гордимся Вами, вашей верной и самоотверженной работой, без промаха разящей врага.

Мы обращаемся с требованием к суду во имя блага человечества применить к врагам народа высшую меру социальной защиты.

Федин, Павленко, Вишневский, Киршон, Пастернак, Сейфуллина».

25 августа московские литераторы провели ещё одно аналогичное собрание, на котором вновь требовали для подсудимых расстрела. А драматург Киршон даже пожалел о том, что…

«… не мы, а ГПУ арестовало писателя Эрдмана».

Многие «инженеры человеческих душ» предлагали использовать себя в качестве палачей расстрельщиков. Драматург Афиногенов заявил с трибуны:

«Этот факт физического уничтожения есть факт величайшего человеческого гуманизма. Расстрелять мерзавцев — это честь».

С Афиногеновым не согласились лишь очень немногие. К примеру, поэт Луговской:

«Я бы не хотел иметь эту честь. Но давайте ловить, а расстрелять уж сумеют!»

Заканчивая своё единодушно негодовавшее собрание, писатели приняли резолюцию, которая заканчивалась словами:

«Да здравствует Сталин! Смерть всем, кто посягнёт на его жизнь!»

5 сентября «Литературная газета» поместила стихотворение Александра Безыменского, в котором были полные гордости строки:

«Каждая пуля в Чека — моя,

каждую жертву и я убил

!»

Вернувшись домой с одного их таких писательских собраний, драматург Афиногенов записал в дневнике услышанную в кулуарах историю, которая очень его поразила:

«Сын Всеволода] Иванова, 5 лет: „Если люди — от обезьяны, то первый человек от обезьяны — Ленин “».

Вся страна была в тот год взбудоражена. Все искали замаскировавшихся врагов. Всем хотелось прослыть героями.

Режиссёр Н.М. Горчаков (он ставил во МХАТе «Мольера», а в Сатире — «Ивана Васильевича») тоже не хотел оставаться в стороне. Ему казалось, что он‑то знает, что надо делать в данный момент.

Из дневника Елены Сергеевны:

«Конец пребывания в Синопе был испорчен Горчаковым. М[ихаил] А[фанасьевич] отказался переделывать „Мольера “… Затем произошёл разговор о „Виндзорских“, который переполнил чашу. Горчаков сказал, что М.А. Булгаков будет делать перевод впустую, если он, Горчаков, не будет давать указания, как перевести… М[ихаил] А[фанасьевич] бросил работу. С этим мы приехали в Москву».

В Москве к Булгакову вновь зачастили представители Большого театра.

9 сентября:

«Вечером — композитор Потоцкий и режиссёр из Большого Театра Шарашидзе… стали просить о новом либретто».

14 сентября:

«Поздно приехали Самосуд, Потоцкий и Шарашидзе… Самосуд говорит: „Ну, когда приедете писать договор, — завтра, послезавтра?“…М[ихаил] А[фанасьевич] говорит, что не знает, что делать, не придётся ли бросить МХАТ… Самосуд сказал: „Мы Вас возьмём на любую должность“».