Тайна булгаковского «Мастера…»

«ЧАПЛЫГИН. В 1927 году контрреволюционная троцкистско‑зиновьевская банда открыто выступила против партии. В это время Камерный театр ставит „Заговор равных“. В 1928 году — „Багровый остров“, где в очень нехорошей форме даётся наша советская действительность, где попугай кричит в клетке: „Пролетарии всех стран, соединяйтесь! “»…

ТЕНИН. Все театры страдают природой одних и тех же недостатков. Все эти „Мольеры“ в Художественном театре…»

Булгаковские произведения поминали всюду И везде — недобрым словом.

А двери американского посольства для Булгаковых были по‑прежнему распахнуты настежь, и супругов продолжали гостеприимно приглашать на приёмы и вечера.

И, конечно же, Михаил Афанасьевич и Елена Сергеевна стали завсегдатаями Большого театра — на оперы и балеты они ходили теперь постоянно.

Было ещё одно занятие, к которому относились со вниманием:

«Массируемся ежедневно, это помогает нашим нервам».

Кроме того:

«Разговариваем о своей страшной жизни, читаем газеты…»

В это время Евгений Шиловский, отыграв свадьбу, начинал новую жизнь с молодой женой Марианной. Единственное неудобство для новобрачных состояло в том, что жить приходилось как бы в коммуналке. Ведь когда Елена Сергеевна ушла к Булгакову, в шикарной квартире на Ржевском осталась её сестра Ольга Бокшанская. Да не одна, а вместе с мужем, актёром МХАТа Евгением Калужским. Марианна Толстая, привыкшая к просторным апартаментам отца, с подобной ситуацией мириться не захотела. И обстановка в квартире, где проживали две супружеские пары, начала обостряться.

28 ноября вместе с дирижёром А.Ш. Мелик‑Пашаевым Булгаков поехал в Ленинград — в свою первую командировку от Большого театра. Предстояло прослушать музыку, которую написал Асафьев.

Через три дня Елена Сергеевна записала:

«1/XII. Приехал. Ленинград произвёл на него самое удручающее впечатление… Единственным светлым моментом было слушание оперы. Асафьев, по словам М[ихаила] А[фанасьевича], играет необычайно сильно, выразительно… М[ихаилу] А[фанасьевичу] страшно понравилась и музыка и то, как Асафьев её исполнял».

Из города на Неве в Москву были доставлены и сюрпризы:

«М[ихаил] А[фанасьевич] привёз из Ленинграда в подарок Сергею смешные маски, и теперь сам их надевает».

Маски! Те самые маски

, которыми раньше Булгаков наделял персонажей своих произведений, теперь вошли и в его дом. Они были привезены в подарок пасынку, но Михаил Афанасьевич с охотой примерял их на себя, шутил, дурачился. Это отвлекало от мрачных мыслей…

А когда приходили друзья, Булгаков и вовсе преображался. Много лет спустя в письме брату Александру Елена Сергеевна напишет:

«Он никогда не рассказывал анекдотов…, а всё смешное, что у него выскакивало, было с пылу, с жару, горяченькое! Только что в голову пришло! Или бывало, что какая‑нибудь удачная фраза, меткое прозвище так здорово входили в жизнь, что становились ходячими. По Москве ходят и до сих пор ходячие слова его…»

«Ходил» по Москве и очень смешной булгаковский рассказ, которым Михаил Афанасьевич любил веселить своих гостей, разыгрывая в лицах, как и почему появилась в «Правде» печальной памяти статья «Сумбур вместо музыки».

Начиналась эта анекдотичная история с заявления, что Сталин, оказывается, жить не мог без Булгакова. А тот однажды взял да уехал по делам в Киев. И вождь затосковал (его слова Михаил Афанасьевич произносил с грузинским акцентом): «— Эх, Михо, Михо!.. Уехал. Нет моего Михо! Что же мне делать, такая скука, просто ужас!.. В театр, что ли, сходить?.. Вот Жданов всё кричит — советская музыка, советская музыка!.. Надо будет в оперу сходить.