Тайна булгаковского «Мастера…»

27 апреля главная партийная газета сообщила о разоблачении писателя Бруно Ясенского. В тот же день Елена Сергеевна записала:

«Шли по Газетному. Олеша догоняет. Уговаривал Мишу идти на собрание московских драматургов, которое открывается сегодня и на котором будут расправляться с Киршоном. Уговаривал М[ихаила] А[фанасьевича] выступить и сказать, что Киршон был главным организатором травли М[ихаила] А[фанасьевича]. Это вообще правда, но, конечно, М[ихаил] А[фанасьевич] ине думает выступать с этим заявлением».

28 апреля:

«Миша несколько дней в тяжком настроении духа, что меня убивает. Я, впрочем, сама понимаю, что будущее наше беспросветно».

А тяжёлый каток репрессий тем временем с неумолимой бесцеремонностью продолжал вкатываться в мир творческой интеллигенции. Каждый день приносил новые подробности. Запись от 30 апреля:

«Возвращаясь, встретили Тренёва. Он рассказал, что на собрании драматургов вытащили к ответу Литовского. „Зачем протаскивал всячески пьесы Киршоиа и Афиногенова?“ Этот негодяй Литовский вертелся, как на огне и даже кричал что‑то вроде — не я один!..

Вечером у нас Мелик с Мининой. М[ихаил] А[фанасьевич] развеселился, рассказывал смешные вещи».

Но 1 мая настроение изменилось:

«Утомительный, тяжёлый день… При встрече с… Леонтьевым рассказала ему о том невыносимо тяжёлом состоянии духа, в котором находится Михаил Афанасьевич последнее время из‑за сознания полной безнадёжности своего положения».

И тут же — новые отголоски грозных судилищ. На этот раз в дневнике упомянут ответственный работник Главреперткома, ещё недавно решавший судьбу «Ивана Васильевича»:

«…на собрании вытащили Млечина. Тот начал свою речь так:

— Вот здесь говорили, что я травил Булгакова. Хотите, я вам расскажу содержание его пьесы?..

Но ему не дали продолжать. Экий подлец!».

Бурные события, будоражившие литераторское сообщество, заставили и Булгакова задуматься о собственной судьбе. Ведь если разоблачают «врагов народа», столько лет мешавших жить и творить подлинным патриотам, то почему бы ни попробовать…

И вновь вспомнился он — главный читатель. 2 мая Елена Сергеевна записала:

«Сегодня Миша твёрдо принял решение писать письмо — о своей писательской судьбе. По‑моему, это совершенно правильно. Дальше так жить нельзя».

3 мая:

«М[ихаил] А[фанасьевич] весь день пролежал в постели, чувствует себя плохо, ночь не спал».

Причиной плохого настроения, по мнению Елены Сергеевны, могли быть и постоянные «нападки» со стороны окружающих:

«Один пристаёт с вопросами, почему М[ихаил] А[фанасьевич] не ходит на собрания писателей, другой — почему М[ихаил] А[фанасьевич] пишет не то, что нужно, третья — откуда М[ихаил] А[фанасьевич] достал экземпляр „Белой гвардии “, вышедшей в Париже…»

4 мая на первой странице «Правды» появилась большая фотография Сталина на трибуне Мавзолея во время праздничной демонстрации. А на последней странице скромно сообщалось о том, что Киршон и Афиногенов будут исключены из состава президиума и правления Союза писателей.

В тот же день в Государственном Камерном театре обсуждались итоги февральского пленума ЦК ВКП(б). Речь сразу пошла о том, что театр ставит не «те» пьесы, и что виновен в этом Таиров, главный режиссёр, не желающий замечать вражеских «лазутчиков», которые кишмя кишат вокруг.