Тайна булгаковского «Мастера…»

Присутствовавший в зале Всеволод Вишневский взял слово и сообщил собравшимся о том, что…

«… через одну — западную — границу в течение 1936 года сделали попытку перейти границу 14 тысяч диверсантов и шпионов!»

Вот о чём, по словам Вишневского, следует трубить во все трубы. Вот кого надо разоблачать со сцены. Писатель призвал коллектив театра проявлять бдительность. Ежеминутно, во всём. И, прежде всего, в репертуаре.

5 мая заседание было продолжено. И сразу же в президиум передали записку от актрисы Алисы Коонен, которая сообщала, что покидает зал, потому что её муж, Таиров, почувствовал себя плохо, и она в данный момент вызывает врача.

А с трибуны продолжали лететь исступленно взбудораженные восклицания:

«— Проглядели вредительство!

— Проглядели шпионаж!!

— Проглядели работу диверсантов!!!»

Дневниковая запись от 7 мая:

«Сегодня в „Правде „статья П. Маркова о МХАТ. Ни одним словом не упоминает „Турбиных“».

И Булгаков стал сочинять письмо Сталину. Но при этом (с помощью обычной почты) продолжал информировать власти о своём ухудшающемся самочувствии. Те, в свою очередь, мгновенно реагировали на эти «сигналы»:

«8 мая.

Звонок по телефону в половину двенадцатого вечера. От Керженцева. Разыскивает М[ихаила] А[фанасьевича]. Потом — два раза… с тем же — из кабинета Керженцева…

9 мая.

Ну, что ж, разговор хороший, а толку никакого. Весь разговор свёлся к тому, что Керженцев самым задушевным образом расспрашивал: „Как вы живёте, как здоровье, над чем работаете?“ и всё в таком роде. А Миша говорил, что после всего разрушения, произведённого над его пьесами, вообще работать сейчас не может и чувствует себя подавленно и скверно. Что мучительно думает над вопросом о своём будущем, хочет выяснить своё положение. На что К[ерженцев] очень ласково опять же уверял, что всё это ничего, что вот те пьесы не подошли, а вот теперь надо написать новую пьесу, и всё будет хорошо.

Про „Минина“ сказал, что он не читал ещё…

Словом — чепуха».

10 мая Булгаков продиктовал Елене Сергеевне письмо Борису Асафьеву, где была и такая строка:

«Вот уже месяц, как я страдаю полным нервным переутомлением».

Как тут не вспомнить фразу из «Жизни господина де Мольера», описывающую состояние больного драматурга, который…

«… всё время хворал, хворал безнадёжно, затяжным образом, постепенно всё более впадая в ипохондрию, изнурявшую его!»

В том же письме Асафьеву говорилось и о ситуации с «Мининым и Пожарским» (дело в том, что после ареста директора Большого театра Мутных, о постановке этой оперы старались не вспоминать):

«Керженцев вчера говорил со мной по телефону, и выяснилось, что он не читал окончательного варианта либретто…

Дорогой Борис Владимирович! Вам необходимо приехать в Москву. Настойчиво ещё и ещё раз повторяю это. Вам нужно говорить с Керженцевым и Самосудом, тогда только разрешатся эти загадки‑головоломки с „Мининым“… (о том, что Мутных уже не директор Большого театра… Вы, конечно, уже знаете)».

А непредсказуемая жизнь продолжала подбрасывать нежданные события. А вместе с ними и лиц, которые изо всех сил пытались отвлечь Булгакова от мрачных мыслей и внушить ему, что всё идёт хорошо.

В мае 1937‑ого объявился очередной такой почитатель и защитник.

Добраницкий и другие

В дневнике Елены Сергеевны новый знакомец представлен так: