Тайна булгаковского «Мастера…»

«Слушали замечательно, после чтения очень долго, стоя, аплодировали. Потом высказыванья. Все очень хорошо. Кальшьян в последней речи сказал, что Театр должен её поставить к 21 декабря».

1 августа своё отношение к «Батуму» высказали и в Комитете по делам искусств:

«Звонил Калишьян, что пьеса Комитету в окончательной редакции — очень понравилась и что они послали её наверх».

Ознакомился с «Батумом» и вернувшийся из очередной поездки за рубеж В.И. Немирович‑Данченко. Елена Сергеевна записала:

«Ольга мне сказала мнение Немировича о пьесе: обаятельная, умная пьеса. Виртуозное знание сцены. С предельным обаянием сделан герой. Потрясающий драматург».

Немирович‑Данченко принялся наводить справки о том, как принят «Батум» «наверху». Ему ответили, что никаких сведений о пьесе пока не поступало.

Дневниковая запись от 3 августа:

«Звонил инспектор по репертуару некий Лобачёв — нельзя ли прочитать пьесу о Сталине, периферийные театры хотят её ставить к 21 декабря».

7 августа позвонил режиссёр Судаков (перешедший работать в Малый театр):

«Звонок Судакова — страшный вой. Как получить пьесу, чтобы дублировать её. МХАТ не смеет только себе забирать! Вся страна должна играть! И всё в таком роде. А под всем этим — готов себе локоть укусить, что упустил пьесу тогда весной…»

Тем временем во МХАТе решили «для сбора и изучения архивных документов» послать в Грузию специальную творческую бригаду. Возглавить её поручили Михаилу Булгакову.

Поездка в Батуми

К тому времени уже было принято решение о том, чтобы Батум называть на грузинский лад — Батуми. Но к новому слову ещё не привыкли, и столицу солнечной Аджарии продолжали именовать по‑старому

8 августа 1939 года Елена Сергеевна записала в дневник:

«Утром, проснувшись, Миша сказал, что, пораздумав во время бессонной ночи, пришёл к выводу — ехать сейчас в Батум не надо».

На следующий день состоялась встреча Булгакова с Немировичем‑Данченко, после которой Владимир Иванович сказал Ольге Бокшанской…

«— Лучше всего эту пьесу мог бы поставить Булгаков».

9 августа пришёл очередной запрос:

«Вечером письмо от Загорского из Киева — просит пьесу Театр Красной Армии. А утром сегодня звонил какой‑то киевлянин, просил дать ему пьесу, чтобы он перевёл её на украинский язык для Киева».

10 августа принесли телеграмму:

«Телеграмма от Дмитриева — не поехать ли ему в Тифлис встречать пас, а оттуда уже вместе в Батум. Миша, но совету Калишьяна, ответил, чтобы ехал прямо в Батум».

Художнику Дмитриеву было поручено оформить будущий спектакль. Однако трудно отделаться от ощущения, что и на этот раз НКВД, боясь оставить Булгакова без присмотра, спешило пристроить рядом с ним своего человека.

Запись от 11 августа:

«Вечером звонок — завлит Воронежского театра, просит пьесу — „её безумно расхваливал Афиногенов“.

Сегодня встретила одного знакомого, то же самое — «слышал, что М[ихаил] А[фанасьевич] написал изумительную пьесу». Слышал не в Москве, а где‑то на юге».

13 августа: