Тайна булгаковского «Мастера…»

«Через три часа бешеной езды, то есть в восемь вечера, были на квартире. Миша не позволил зажечь свет: горели свечи. Он ходил по квартире, потирал руки и говорил — покойником пахнет. Может быть, это покойная пьеса?» Позвонили из МХАТа, просили зайти.

«Состояние Миши ужасно.

Утром рано он мне сказал, что никуда идти не может. День он провёл в затемнённой комнате, свет его раздражает».

Чтобы как‑то отвлечься от мрачных мыслей, взялся за изучение иностранных языков — французского и итальянского.

Выяснение причин

Днём 16 августа Булгакова навестили мхатовцы, Сахновский и Виленкин. Они‑то и разъяснили ситуацию:

«… пьеса получила наверху (в ЦК, наверное) резко отрицательный отзыв. Нельзя такое лицо, как И.В. Сталин, делать романтическим героем, нельзя ставить его в выдуманные положения и вкладывать в его уста выдуманные слова. Пьесу нельзя ни ставить, ни публиковать

».

Мало этого, к самой попытке сочинить пьесу о вожде отнеслись с большим подозрением:

«… наверху посмотрели на представление этой пьесы Булгаковым, как на желание перебросить мост и наладить отношение к себе».

Вспомним, как в «Жизни господина де Мольера» описан момент, когда великого французского драматурга перестал вдруг поддерживать Людовик:

«Тут в спину Мольера повеяло холодом, у него появилось такое ощущение, точно стояла какая‑то громадная фигура за плечами и вдруг отошла. Обманывать себя не приходилось, король покидал его».

В книге «Жизнеописание Михаила Булгакова» высказано интересное предположение относительно того, как на сообщение о запрете «Батума» мог отреагировать сам драматург:

«… можно вообразить, как грянули в голове Булгакова в момент, когда он выслушивал это, слова Хлудова, обращённые к вестовому Крапилину в его собственной пьесе: „Плохой солдат! Ты хорошо начал, а кончил скверно! “».

Вспомним этот фрагмент из «Бега»:

«КРАПИЛИН (заносясь в гибельные выси)…. А ты пропадёшь, шакал, пропадёшь, оголтелый зверь, в канаве!.. (Улыбаясь.) Да нет, убежишь, убежишь в Константинополь! Храбёр ты только женщин вешать да слесарей!.. (Вдруг очнулся, вздрогнул, опустился на колени, говорит жалобно). Ваше высокопревосходительство, смилуйтесь над Крапилиным! Я был в забытьи!

ХЛУДОВ. Нет! Плохой солдат! Ты хорошо начал, а кончил скверно. Валяешься в ногах? Повесить его! Я не могу на него смотреть!»

Все эти годы Сталин воспринимал подковырки и ёрничанье Булгакова с таким же интересом, с каким Хлудов слушал откровенную речь Крапилина. Но к верноподданническому произведению драматурга (как и Хлудов — к солдатской просьбе о пощаде) вождь отнёсся резко отрицательно.

Булгаков, скорее всего, не знал, что в начале 1933 года была написана книга о молодых годах вождя. Рукопись отправили в Кремль на утверждение. Сталин прочёл её и написал в издательство письмо (его опубликовали десятилетия спустя):