Тайна булгаковского «Мастера…»

«Укладывались. Звонки но телефону: из Казанского театра некий Варшавский — о новой пьесе. „Советское искусство“ просит М[ихаила] А[фанасьевича] дать информацию о своей новой пьесе: „наша газета так следит за всеми новинками… Комитет так хвалил пьесу…

Я сказала, что М[ихаил] А[фанасьевич] никакой информации дать не может, пьеса ещё не разрешена.

— Знаете что, пусть он напишет и даст мне. Будет лежать у меня этот листок. Если разрешение будет, я напечатаю. Если нет — возвращу Вам.

Я говорю — это что‑то похоже, как писать некролог на тяжко заболевшего человека, но живого.

— Что вы?! Совсем наоборот…

Неужели едем завтра!!

Не верю счастью».

В тот же день Михаил Афанасьевич написал Сергею Ермолинскому:

«Завтра я во главе бригады МХТ уезжаю на поиски материалов для оформления новой моей пьесы „Батум“ в Тбилиси‑Батуми.

Люся едет со мной.

Вернёмся, я полагаю, в первых числах сентября».

Елена Сергеевна (Булгаков называл её Люсей) сделала к письму приписку:

«Мечтаю скорей сесть в вагон, путешествие наше меня манит и волнует

».

Наступило 14 августа:

«Восемь часов утра. Последняя укладка. В 11 часов машина.

И тогда — вагон]»

В.Я. Виленкин, тоже включённый в состав «бригады», впоследствии вспоминал:

«Михаил Афанасьевич был в этой командировке нашим „бригадиром “. Своим новым наименованием он, помнится, был явно доволен и относился к нему серьёзно, без улыбки».

Как только поезд тронулся, в «бригадирском» купе устроили торжественный «банкет». Поездка начиналась великолепно. Но вдруг…

Вспомним, что сказано об этом слове в «Театральном романе»:

«Но вдруг… О, это проклятое слово!.. Я боюсь его так же, как слова „сюрприз“, как слов „вас к телефону“, „вам телеграмма“ или „вас просят в кабинет“. Я слишком хорошо знаю, что следует за этими словами».

Но вернёмся в вагон поезда. Елена Сергеевна потом записала:

«Было весело. Пренебрегая суевериями, выпили за успех. Поезд остановился в Серпухове и стоял уже несколько минут. В наш вагон вошла какая‑то женщина и крикнула в коридоре: „Бухгалтеру телеграмма! “»

Далее — из воспоминаний Виленкина:

«Михаил Афанасьевич сидел в углу у окна, и я вдруг увидел, что лицо его сделалось серым. Он тихо сказал: „Это не бухгалтеру, а Булгакову“. Он прочитал телеграмму вслух: „Надобность поездке отпала возвращайтесь Москву “». Рядовые члены «бригады» еле успели сойти в Серпухове. Булгаковы решили ехать дальше — «просто отдохнуть». Однако путешествие вскоре всё же прервали:

«… в Туле сошли. Причём, тут же опять получили молнию — точно такого же содержания».

Нашли машину и помчались в Москву:

«Миша одной рукой закрывал глаза от солнца, а другой держался за меня и говорил: навстречу чему мы мчимся? Может быть, смерти?»

Глаза Булгаков закрывал не случайно — у него началось то, чего все эти годы он ждал с такой тревогой и с таким трепетным страхом: нелады со зрением.