Читаем Таинственный Леонардо полностью

Настоящий шантаж

Та версия «Мадонны в скалах»,

на которой ангел указывает пальцем и томно глядит поверх картины, после длительных переговоров оказалась сначала в руках неизвестного коллекционера, а затем в Лувре. Но прежде чем было принято такое решение, в 1490 году Леонардо был вынужден умолять Моро вмешаться в его спор с братством и защитить картину, над которой он работал более семи лет. Сложилась странная ситуация. Может показаться абсурдным, но в 1483 году да Винчи и братья де Предис подписали договор, не определив общую стоимость работы: они установили помесячную плату в 40 лир, отложив расчет до окончания работы. Однако, как можно было предвидеть, к моменту сдачи картины стороны не смогли прийти к согласию. Художники заявили, что они израсходовали все условленные 800 лир, и потребовали остаток в 1200 лир, в то время как братство предложило за одну только нишу Леонардо смешную сумму – 100 лир.


Как оказалось возможным такое расхождение во мнениях? Вполне вероятно, что члены братства оценили их работу как достойное ремесленное изделие, в то время как художники претендовали на оплату их интеллектуального труда. Это показывает, как изменялась роль художников в итальянском обществе: Леонардо и Амброджо ожидали достойной оплаты за свое творчество, а не только за технику исполнения. Устав от упрямства заказчиков, де Предис пригрозил отдать картину другому покупателю, предложившему более высокую цену. Это был настоящий шантаж. Только вмешательство герцога помогло разрешить эту запутанную ситуацию: Моро назначил жюри из экспертов, представлявших интересы сторон, однако казалось, что даже таким образом не удастся достичь решения. Художники были вынуждены организовать перенос первой версии «Мадонны в скалах» из капеллы братства Санта-Мария-делла-Кончеционе, устранив таким образом все недоразумения, которые вызывала это необычная картина. Так началась долгая судебная тяжба, завершившаяся только тридцать лет спустя, когда Леонардо был вынужден написать вторую версию этой картины.

Перемена декораций

Когда художник вернулся к этому сюжету, он прежде всего придал архангелу Уриилу больше сдержанности, оставив ему только взгляд, направленный на святого Иоанна, чтобы не вызвать больше никакого неудовольствия у зрителя. Таким образом, он защитил себя от обвинений в поддержке теории Амедео Мендеса да Сильва. Композиция, для которой Леонардо воспользовался картоном, оставшимся от первой версии, выглядит очень взвешенной, а каждый жест – продуманным. Свет падает только на персонажей, оставляя в тени пейзаж и менее интересные детали рассказа: да Винчи также не изобразил руку ангела, поддерживающую сзади Иисуса. Эта деталь в затемненной части картины кажется незавершенной. Рука сливается с телом младенца как не заслуживающая внимания деталь. Лишь век спустя Караваджо позволит себе проделать то же самое.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Очерки поэтики и риторики архитектуры
Очерки поэтики и риторики архитектуры

Как архитектору приходит на ум «форма» дома? Из необитаемых физико-математических пространств или из культурной памяти, в которой эта «форма» представлена как опыт жизненных наблюдений? Храм, дворец, отель, правительственное здание, офис, библиотека, музей, театр… Эйдос проектируемого дома – это инвариант того или иного архитектурного жанра, выработанный данной культурой; это традиция, утвердившаяся в данном культурном ареале. По каким признакам мы узнаем эти архитектурные жанры? Существует ли поэтика жилищ, поэтика учебных заведений, поэтика станций метрополитена? Возможна ли вообще поэтика архитектуры? Автор книги – Александр Степанов, кандидат искусствоведения, профессор Института им. И. Е. Репина, доцент факультета свободных искусств и наук СПбГУ.

Александр Викторович Степанов

Скульптура и архитектура
Градостроительная политика в CCCР (1917–1929). От города-сада к ведомственному рабочему поселку
Градостроительная политика в CCCР (1917–1929). От города-сада к ведомственному рабочему поселку

Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.

Марк Григорьевич Меерович

Скульптура и архитектура