Читаем Таинственный Леонардо полностью

В действительности, в «Мадонне в скалах» Леонардо прежде всего сосредоточился на построении геометрической схемы, которой он уделял большое внимание, она скрывается за позами и выражениями лиц персонажей. Четверо персонажей расположены таким образом, что они образуют пятиугольник, в котором фигура Марии принимает форму равнобедренного треугольника, это именно те формы, которые философы-пифагорейцы выделяли при изучении золотого сечения, численного соотношения, упорядочивавшего пропорции природных элементов. Жесты фигур, кажущиеся произвольными, в действительности основаны на композиционном равновесии, вытекавшем из вычислений, которыми Леонардо увлекался в первые годы в Милане. Да Винчи погрузился в изучение математических закономерностей в природе, где он обнаруживал скрытую гармонию, приобретя значительные знания и теоретическую подготовку, которыми не обладал, живя во Флоренции: выверенная композиция «Мадонны в скалах»

стала первым очевидным результатом этих исследований. Тем не менее фигуры, которые оказались заключены внутри точной схемы, вовсе не производят впечатления фиксированных и статичных. Художник сделал гигантский шаг вперед по сравнению с неточностями, допущенными им в «Благовещении» флорентийского периода. Эмоции, бьющие через край в «Поклонении волхвов»,
также казались далеким воспоминанием.

После внесения необходимых поправок вторая версия картины оказалась в алтаре капеллы, и только в XVII веке неизвестной рукой были дописаны нимбы (которые Леонардо никогда не изображал). Лишь тогда в руках у святого Иоанна появился его типичный тростниковый крест, в котором Леонардо не видел никакой необходимости. С этого момента больше не оставалось риска спутать двух малышей, таких похожих и таких таинственных.

23 октября 1508 года, четверть века спустя после начала работы над «Мадонной в скалах»,

Амброджо получил последнюю сумму, и Леонардо подтвердил получение денег. Наконец, все закончилось, но воспоминание о трудном миланском дебюте надолго осталось в памяти флорентийского художника.

В поисках работы

Вернемся немного назад, чтобы не потерять нить повествования, и обратимся к первым годам, проведенным Леонардо в Милане. Запутанная история с «Мадонной в скалах»

показала, что в Ломбардии его дела постепенно пошли в гору. Об этом свидетельствует его первое появление при дворе Лодовико Сфорца сразу по прибытии в 1481 году. Художник был никому не известен и первое время чувствовал себя неуверенно. Достигнув тридцати лет, он все еще не смог добиться того, чего действительно желал в жизни. Ему все давалось настолько легко, что он не мог решить, кем бы ему хотелось стать: живописцем, музыкантом, ювелиром, поэтом, инженером, ученым, или всем сразу. Тактика, избранная им для того, чтобы расположить к себе герцога миланского, лишь подтвердила тревожность переживаемого им момента.

Ему все давалось настолько легко, что он не мог решить, кем бы ему хотелось стать: живописцем, музыкантом, ювелиром, поэтом, инженером, ученым или всем сразу.

Да Винчи никогда прежде не был в Милане, однако он знал, что город переживал время больших перемен, находясь под властью этого волевого и амбициозного правителя. Лодовико продолжал изымать большие территории в городе для того, чтобы проложить современные и функциональные дороги, чтобы навести порядок в лабиринте грязных и шумных переулков в историческом центре. К деятельности для достижения процветания и великолепия Ломбардии также привлекались аристократы, жившие в области, они должны были возводить дворцы и благоустраивать свои города, от Павии до Виджевано, от Лоди до Кремоны. Расчетливый правитель герцогства осторожно и умело вел себя в щекотливой политической ситуации в Италии, сделав ставку на развитие производства шелка благодаря насаждениям тутовых деревьев, распространенных в сельской местности в Ломбардии. Возможно, что именно из-за плодов шелковицы он получил прозвище «Моро» (по-латыни «шелковица» произносится как morus). Стремясь упрочить свою власть, он поддерживал любую деятельность, способствовавшую консолидации его правления. Это была стратегия, в которой искусству поначалу отводилось достаточно скромное место.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Очерки поэтики и риторики архитектуры
Очерки поэтики и риторики архитектуры

Как архитектору приходит на ум «форма» дома? Из необитаемых физико-математических пространств или из культурной памяти, в которой эта «форма» представлена как опыт жизненных наблюдений? Храм, дворец, отель, правительственное здание, офис, библиотека, музей, театр… Эйдос проектируемого дома – это инвариант того или иного архитектурного жанра, выработанный данной культурой; это традиция, утвердившаяся в данном культурном ареале. По каким признакам мы узнаем эти архитектурные жанры? Существует ли поэтика жилищ, поэтика учебных заведений, поэтика станций метрополитена? Возможна ли вообще поэтика архитектуры? Автор книги – Александр Степанов, кандидат искусствоведения, профессор Института им. И. Е. Репина, доцент факультета свободных искусств и наук СПбГУ.

Александр Викторович Степанов

Скульптура и архитектура
Градостроительная политика в CCCР (1917–1929). От города-сада к ведомственному рабочему поселку
Градостроительная политика в CCCР (1917–1929). От города-сада к ведомственному рабочему поселку

Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.

Марк Григорьевич Меерович

Скульптура и архитектура