Читаем Таинственный Леонардо полностью

Выйдя из траура после кончины матери, Изабелла Арагонская поторопилась возобновить празднества, прерванные год назад. В мгновение ока Леонардо подготовил представление, близко напоминавшее зрелища, которые Брунеллески придумывал для Козимо Медичи. Однако в этот раз на сцене не было Христа или Святого Духа: в исполнении всех планет вселенной прозвучала языческая ода «Рай» в честь Лодовико Моро, либретто принадлежало флорентийскому поэту Бернардо Беллинчони, с которым Леонардо познакомился при дворе Лоренцо Великолепного. О постановке «Рая»

потом вспоминал посол семьи д'Эсте Якопо Тротти: «Представление было исполнено благодаря уму и таланту маэстро Леонардо да Винчи из Флоренции, вокруг Рая вращались все семь планет, которые изображались людьми, в одеяниях, описанных поэтами: планеты прославляли герцогиню Изабеллу»[87].

«Это был настоящий Рай, как он есть, где сбоку сверкало золото, звезды излучали яркий свет, планеты располагались в зависимости от их более высокого или низкого расположения»

Зеленый зал замка был украшен оружием герцогов Сфорца и герцогов Арагонских в обрамлении гирлянд и драпировок. Стены были декорированы атласными полотнищами с вышитыми на них сюжетами из древней истории и деяний Франческо Сфорца. На ступенчатом помосте находились актеры, расположенные на разной высоте, как планеты на небе, в то время как посреди зала возвышалась трибуна, предназначенная для герцогов, окруженная скамьями для советников, сановников и придворных дам. Прямо перед ними колыхался атласный занавес, за которым скрывался Рай. Затем занавес внезапно распахивался под пронзительные звуки трубы. То, что видели зрители, навсегда запечатлевалось в их памяти. «Это был настоящий Рай, как он есть, – продолжал описывать Тротти, – где сбоку сверкало золото, звезды излучали яркий свет, планеты располагались в зависимости от их более высокого или низкого расположения»[88]. Актеры по очереди приближались к Изабелле, оставаясь висеть в воздухе благодаря устройствам из лебедок и блоков, в мерцающих бликах света, напоминающих сияние звездного неба. Олимпийские боги восхваляли красоту герцогини и превозносили добродетели герцога. Под нежные и сладкие звуки музыки герцогиня исполнила неаполитанский танец. По правде говоря, текст Беллинчони не имел почти ничего общего с тем невероятным представлением с огромным количеством неожиданных эффектов, которые устроил Леонардо. Световые блики, неожиданные вспышки, пронизывавшие темноту, и гармоничная музыка полностью совпадали с движениями актеров.

По меньшей мере в течение десяти лет при дворе Сфорца устраивались празднества и пиры, принесшие известность Леонардо.

Успех «Рая» был настолько оглушительным, что год спустя Галеаццо Сансеверино поручил Леонардо подготовить реквизит для костюмированного рыцарского турнира: идея заключалась в том, чтобы переодеть всех участников в костюмы фантастических животных. На самом полководце был надет золотой шлем с витыми рогами и крылатым змеем с хвостом и лапами, которые свешивались до седла. На его жеребце была чешуйчатая золотая сбруя, украшенная павлиньими перьями, мехом и щетиной. Сансеверино, одержавший победу в турнире после нескольких легких поединков, возглавил кортеж из «дикарей, бивших в огромные барабаны и трубивших в сиплые трубы», длиннобородых, заросших щетиной всадников на конях, похожих на варваров, таких как скифы или татары, размахивавших кривыми узловатыми палками. Они символизировали первозданную природу, которой не коснулась цивилизация.

По меньшей мере в течение десяти лет при дворе Сфорца устраивались празднества и пиры, принесшие известность Леонардо. В конце 1497 года он стал владельцем участка земли с виноградником в пригородном квартале за Порта-Верчеллина, между церковью Санта-Мария-делле-Грацие и монастырем Сан-Витторе. Земля там была довольно дорогой, поскольку город расширялся именно в этом направлении, непрерывно возводились дома и разбивались сады для придворных герцога. Художник жил очень экономно. Из нескольких записей мы узнаем, что он имел привычку заворачивать деньги в бело-голубую бумагу и оставлять их в коробке с гвоздями или на полке, в то время как в шкатулке хранил только мелочь. Это был способ обмануть воров… и, может быть, даже Салаи.

Глава 7

Путешествие внутри и вне тела

В течение двадцати лет, проведенных в Милане, Леонардо написал только пять или шесть картин. Немного, учитывая, что это были в основном небольшие доски, выполненные маслом. Очевидно, в этот период художника занимали другие дела: это были годы, когда он начал один лист за другим заполнять записями и набросками, имевшими мало общего с живописью. Кроме механики и инженерного дела он страстно увлекался анатомией.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Очерки поэтики и риторики архитектуры
Очерки поэтики и риторики архитектуры

Как архитектору приходит на ум «форма» дома? Из необитаемых физико-математических пространств или из культурной памяти, в которой эта «форма» представлена как опыт жизненных наблюдений? Храм, дворец, отель, правительственное здание, офис, библиотека, музей, театр… Эйдос проектируемого дома – это инвариант того или иного архитектурного жанра, выработанный данной культурой; это традиция, утвердившаяся в данном культурном ареале. По каким признакам мы узнаем эти архитектурные жанры? Существует ли поэтика жилищ, поэтика учебных заведений, поэтика станций метрополитена? Возможна ли вообще поэтика архитектуры? Автор книги – Александр Степанов, кандидат искусствоведения, профессор Института им. И. Е. Репина, доцент факультета свободных искусств и наук СПбГУ.

Александр Викторович Степанов

Скульптура и архитектура
Градостроительная политика в CCCР (1917–1929). От города-сада к ведомственному рабочему поселку
Градостроительная политика в CCCР (1917–1929). От города-сада к ведомственному рабочему поселку

Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.

Марк Григорьевич Меерович

Скульптура и архитектура