Тайны инквизиции. Средневековые процессы о ведьмах и колдовстве

Деятельность святой палаты приобрела такой чудовищный размах, а истребление людей обещало продолжиться в таких объемах, что градоправитель Севильи приказал возвести в Табладе большой постоянный помост из камня, известный как Кемадеро, или место сожжения. Его украшали статуи четырех пророков – высившиеся в каждом из четырех углов огромные фигуры из гипса, и Льоренте утверждает, что они стояли там не только в качестве украшения; он пишет, что внутри они были полыми и устроенными так, что приговоренного можно было поместить внутрь и сжечь на медленном огне[244]. Морильо и Сан-Мартин были так беспощадны и так небрежно относились к объективности и даже к общепринятым правилам судебных процедур, что в конце концов сам папа римский обратился с письменным протестом к королю и королеве в январе 1482 года.

Первый эдикт, приказывавший дворянам арестовывать всех, кто бежал из Севильи, привел к тому, что многие из этих беглецов отправились еще дальше в поисках безопасных мест. Некоторые бежали в Португалию, другие пересекли Средиземное море и искали убежища в Марокко, а кое-кто набрался мужества и попытался найти прибежище в самом Риме, обратившись к понтифику. Вскоре, когда трибунал начал свою страшную работу, за ними последовали новые беженцы; они шумно протестовали и заявляли, что, несмотря на свою невиновность, опасаются оставаться в государстве, где ни один новообращенный христианин не может чувствовать себя в безопасности от той ненависти и несправедливости, которую демонстрируют инквизиторы к представителям их народа. Они вынуждены искать у наместника Господа защиты, на которую имеют право все христиане и истинные католики.

Они сообщали понтифику о применяемых методах, описывали, как инквизиторы в своем желании обеспечить вынесение приговоров действовали исключительно по собственной инициативе, не согласовывая свои действия с асессором и священнослужителями епархии, как это было им предписано; как они уклонялись от всех судебных формальностей, несправедливо сажали в тюрьму, жестоко и неоправданно пытали, ложно обвиняли невинных людей в формальной ереси, после чего передавали их светским властям для наказания, вдобавок к конфискации имущества, которая оставляла детей осужденных в нужде и запятнанными позором.

Папа прислушался к этим жалобам, убедился в их правдивости и заявил протест Фердинанду и Изабелле. В своем бреве[245]

он заявил, что лишил бы инквизиторов занимаемых постов, но его удерживает уважение к королю и королеве, которые их назначили; тем не менее он шлет им предостережение, и, если инквизиторы вновь дадут повод для жалоб, он будет вынужден лишить их должности. Пока же папа объявил недействительным право назначать инквизиторов, которое он предоставил монархам, и заявил, что, предоставляя его, недостаточно обдумал тот факт, что во владениях Фердинанда и Изабеллы уже были инквизиторы и что глава доминиканского ордена и его испанские настоятели имели право производить подобные назначения. Следовательно, выданная им булла противоречит этому праву, и он никогда не издал бы ее, если бы как следует обдумал этот вопрос[246].

9

Высший совет

Похоже, что Фердинанд и Изабелла без возражений подчинились вмешательству папы и отмене дарованного им права назначать инквизиторов в своем королевстве. Исходя из их прежней позиции, такой покорности вряд ли можно было ожидать, но есть две причины, каждая из которых, или обе сразу, могут ее объяснить.

Читатель помнит, что при дворе и в непосредственном окружении королевы было довольно много новых христиан, одним из которых был ее секретарь Пульгар. Нам известно отношение Пульгара к происходившему в Севилье, и не будет преувеличением предположить, что таких же взглядов придерживались все христиане еврейского происхождения. Эти и прочие новообращенные вполне могли уведомить монархов о жестоких и несправедливых судах и казнях и обратить их внимание на эдикт, вынуждавший невинных детей страдать за преступления, в которых обвинили их родителей – этот эдикт был достаточно отвратителен даже при условии виновности родителей и становился неописуемо чудовищным в случае, если эта вина была лишь предполагаемой. В свете подобных протестов король и королева могли счесть упреки папы справедливыми, а его действия – оправданными.

С другой стороны, они могли принять во внимание намечающуюся войну с Гранадой – последней провинцией полуострова, остававшейся под властью мавров. Для этой кампании были срочно нужны средства, а конфискации, которые ежедневно проводила святая палата, быстро их обеспечивали – ибо, как известно, первыми жертвами инквизиции становились богатые и знатные люди[247].