Тайны инквизиции. Средневековые процессы о ведьмах и колдовстве

XXXIII–XXXVI касаются еврейских выражений траура, таких как воздержание от мяса, выливание воды из кувшинов в доме умершего и т. д.

XXXVII. Любой, кто хоронит своих умерших в нетронутой земле или на еврейском кладбище[241].

Мы уже говорили о врожденном характере многих еврейских традиций, которые невольно продолжали соблюдать даже самые искренние из новых христиан; эти традиции, будучи скорее национальными, нежели религиозными, были весьма далеки от того, чтобы свидетельствовать о возвращении к иудаизму, поскольку в них не содержалось ничего, что прямо противопоставлялось бы христианской вере. В опубликованном севильскими инквизиторами списке видно, что подобные традиции намеренно включены в них как свидетельство отступничества.

Посмотрим на пункты IV, V, и VII, касающиеся использования чистого белья по субботам и срезания жира с говядины и баранины, – все это никоим образом не является преступлением против христианской веры и вполне может быть соблюдением древнего обычая, усвоенного еще до обращения в христианство. Еще более вопиющим является пункт XXXI, в котором признаком возвращения к иудаизму считают обращение лицом к стене перед смертью; но самый возмутительный из всех – пункт XXVIII, касающийся прощального ужина перед отъездом: ведь этот обычай был точно так же принят у христиан, как и в любой другой религии.

Совершенно ясно, что ни один новообращенный в Севилье не мог чувствовать себя в безопасности от доносов, поскольку инквизиция выдвинула до нелепости пустяковые основания для подозрения. Некоторые из этих пунктов настолько абсурдны и нелепы, что мы вынуждены согласиться с Льоренте: формулируя их, инквизиторы явно действовали со злым умыслом. Он утверждает, что они намеренно раскинули широкую сеть, чтобы в нее попалось как можно больше людей, – таким образом они убедят королеву, что ей говорили одну только правду о том, каким буйным цветом цветет отступничество в Кастилии, и что для учреждения инквизиции имелась насущная необходимость. Мы не знаем, действовали ли они по указанию Торквемады или Охеды, но можно не сомневаться, что полученные результаты удовлетворили обоих, поскольку оправдывали в глазах королевы настойчивые заявления монахов.

Чтобы добыть как можно больше жертв, инквизиторы организовали систему слежки, которая была самой искусной и коварной в истории шпионажа. Только представьте себе изобретательность монаха, забиравшегося на крышу монастыря Святого Павла по субботам, чтобы наблюдать за домами новых христиан и отмечать, у кого из них из трубы не идет дым; полученную таким образом информацию он предоставлял инквизиторам, а те арестовывали обитателей таких домов на основании серьезного подозрения в том, что те – отступники, которые не желают осквернять шабат разведением огня[242]. «Чего, – вопрошает Льоренте, – можно было ждать от суда, начавшегося таким образом?» И сразу же дает ответ: «Того, что произошло, – не больше и не меньше».

Сейчас не станем останавливаться на методах работы, которые использовали инквизиторы в судебных процессах. Пока достаточно будет сказать, что к порокам, присущим такой судебной системе, в случае с первыми севильскими инквизиторами следует добавить рвение, с которым они не только приговаривали, но и сжигали еретиков; рвение столь чрезмерное, что оно свидетельствует о ненависти инквизиторов к евреям, которую они таким образом тешили. Этот вывод возникает из слов того самого здравомыслящего летописца Пульгара, который, как мы уже видели, хоть и поддерживал в целом учреждение инквизиции, однако осуждал действия Морильо и Сан-Мартина в следующих точных выражениях: «То, как они проводили судебные разбирательства, показывает, что они питали ненависть к этим людям»[243].

За состоявшейся 6 февраля казнью последовала еще одна: 26 марта на полях Таблады были сожжены 17 жертв. Теперь, когда костры разгорелись, инквизиторы следили за тем, чтобы в них регулярно подбрасывали топливо в виде живых людей. Сожжения следовали одно за другим с такой скоростью, что к ноябрю (по словам Льоренте) на костер в одной только Севилье были отправлены 298 приговоренных, а еще 79 осужденных покаянием обеспечили себе замену смертного приговора на пожизненное заключение. Мариана – историк, благодаривший Бога за появление инквизиции в Кастилии, с вопиющим спокойствием сообщает нам, что число отступников-иудеев, сожженных в архиепископстве за 1481 год, достигло 8000, и еще 17 000 были подвергнуты наказанию. Людей сжигали не только заживо: многие из тех, кто бежал из страны, были осуждены и признаны виновными во время своего отсутствия, которое считали умышленной неявкой на суд, и в качестве казни сжигали их чучела. Подобным же образом инквизиторы устраивали чудовищный фарс, проводя судебные разбирательства над умершими, а приговорив их, выкапывали останки и бросали в костер.