Тайны инквизиции. Средневековые процессы о ведьмах и колдовстве

Если обвиняемый упорствует в отрицании, пусть инквизиторы сделают допросы более частыми, а вопросы более многочисленными – тогда обвиняемый либо сознается, либо, запутавшись, начнет противоречить сам себе. Если он станет противоречить сам себе, этого будет достаточно для того, чтобы подвергнуть его пытке, чтобы таким образом добиться правды. Однако частые допросы должны применяться лишь в случае крайнего упрямства, потому что на повторяющиеся вопросы об одном и том же легко получить разные ответы – мало кто не будет вынужден себе противоречить.

Здесь мы видим чрезвычайную гибкость, которую проявляла совесть инквизиторов. Букву закона следовало соблюдать во всех разбирательствах, но дух его непременно следовало обходить в тех случаях, когда это было целесообразно. Прежде чем обвиняемого можно было подвергнуть пытке, должны были возникнуть определенные условия, которые мы вскоре рассмотрим. Одним из этих условий было противоречие самому себе во время допроса. Это правило инквизиторы скрупулезно соблюдали, но они без всяких угрызений совести добивались этого при помощи уловок – вынуждали обвиняемого противоречить самому себе, задавая ему одни и те же вопросы на одну и ту же тему. Сам Эймерик признает, что мало кто сумел бы избежать разных ответов при таком допросе.

Наверное, будет жестоко предположить, что последний абзац этого правила был задуман скорее как намек, чем как предупреждение, которым он прикидывается; но дальнейшее изучение совести инквизиторов должно внушить это подозрение любому мыслящему человеку – ведь действия в таком духе полностью соответствуют удивительному отношению инквизиторов к букве закона.

Если обвиняемый по-прежнему упорствует, инквизитору следует смягчиться; пусть устроит так, чтобы заключенного лучше кормили и чтобы достойные люди навестили его и завоевали его доверие, а затем посоветовали бы ему сознаться, обещая, что инквизитор простит его (faciet sibi gratiam) и что сами они выступят в роли посредников. В конце концов, и сам инквизитор может присоединиться к ним и пообещать даровать милость (то есть прощение) обвиняемому, и даже даровать ему эту милость, ибо все является милостью, что делается для обращения еретиков в истинную веру, – сами наказания тоже служат милостью и лекарством. Когда обвиняемый, признавшись в преступлении, попросит обещанной «милости», пусть ему ответят в общих выражениях, что он получит даже больше того, что просит, чтобы таким образом можно было выяснить всю правду и обратить еретика[283]

 – «и спасти по крайней мере его душу», добавляет Пенья[284].

Чтобы в полной мере оценить намеренную двуличность, которая здесь применяется, необходимо принять во внимание двойной или даже тройной смысл слова «милость» – gratia, – которое использует Эймерик и которое в испанском языке имеет в точности те же значения, что и в латыни. Несмотря на то что это слово не так часто используется в разных значениях, оно может означать (а) прерогативу на милосердие как полное прощение, (б) ту же прерогативу, применяемую для снятия части назначенного наказания, или (в) состояние принятия Богом. Обвиняемого намеренно вынуждали думать, будто термин «милость» применяется в значении полного прощения. Инквизитору оставалось успокоить свою совесть, предпочтя букву этого обещания его духу: он сообщал обвиняемому, что под «милостью» подразумевалось лишь освобождение от части наказания (обычно это была незначительная его часть), или даже что он имел в виду милость Божью, которой удостоится душа обвиняемого, чтобы, как поясняет Пенья, спасти хотя бы ее.