Тайны инквизиции. Средневековые процессы о ведьмах и колдовстве

Ни в одной католической стране пылкая вера сама по себе не подразумевает уважения к священникам. Если уж на то пошло, приверженность какой бы то ни было религии сама по себе не означает уважения к тем, кто отправляет ее обряды. Представляется, что это так; даже предписывается, чтобы так было; но на самом деле так бывает редко, если не считать простого крестьянства. В конце концов, священники – тоже люди, но по причине своей службы они трудятся в менее выгодных условиях, чем обычные люди. Когда они проявляют слабости, свойственные любому человеку, эти слабости приобретают гораздо более серьезное значение из-за занимаемого священником поста и большей непорочности, которую этот пост подразумевает. Святость считают ремеслом священника и ожидают от него, что он будет заниматься этим ремеслом честно – так же, как любой мирянин занимается тем, чем зарабатывает себе на жизнь. Единственная проверка честности для священника любой конфессии заключается в его поведении, и, когда оно не дотягивает до того высокого уровня, на который он претендует в своих занятиях, он заслуживает презрения сродни тому, что вызывает торговец, обманывающий своих кредиторов. Тогда в ущерб ему все припоминают, что под сутаной священник – всего лишь человек, подверженный всем недостаткам, составляющим наследие человека; но случается, что вдобавок к этому он подвержен и другим слабостям, характерным для священников, – слабостям, которые мир всегда спешит в нем разглядеть. Худшая из них – присущее духовенству высокомерие, жреческая гордыня, которую демонстрируют священники всех религий и которая ни в ком не является столь невыносимой, как в христианине, толкующем евангелие смирения и самоотречения. Он похож на феодального тирана, который угнетает своих рабов, читая им лекции о славных достижениях демократии.

Таких священников в Испании XV века было в избытке. Страна их знала и не доверяла им, а следовательно, не доверяла любой их организации, выходившей за строгие рамки должности. Инквизиторский суд вызывал к себе особенное недоверие вследствие секретности процедур – секретности, которая весьма повысилась благодаря постановлениям Торквемады. Судебные разбирательства не были открытыми, допрос свидетелей проходил тайно и под покровом анонимности, и у общества не было гарантий, что разбирательства ведутся честно. Если человека арестовывали, другие люди, как правило, больше ничего о нем не знали до тех пор, пока он не являлся одетым в санбенито, со свечой в руке, чтобы сыграть свою трагическую роль на аутодафе.

Благодаря секретности инквизиция наделила себя властью гораздо более серьезной, коварной и масштабной, чем власть любого светского суда. Могущество великого инквизитора было почти безграничным, и он не отвечал ни перед какими мирскими властями за тот произвол, с которым этим могуществом пользовался. Во многом соперничая с королевской властью, власть инквизитора в чем-то даже превосходила ее, ибо даже сам король не мог вмешиваться в вопросы веры и иметь дело с тем, кто получал свой пост напрямую от папы римского.

Торквемада раскинул довольно широкую сеть; ячейки этой сети были весьма частыми, так что ни один человек, даже самый простой и смиренный, не мог чувствовать себя в безопасности; нити ее были крепчайшими, так что ни один человек, даже самый влиятельный, не мог быть уверен, что, попав в эту сеть, сумеет из нее вырваться.

Что еще, кроме ужаса, мог внушать Торквемада и созданная им зловещая машина? Нетрудно поверить бывшему секретарю инквизиции, когда он уверяет нас, что на святую палату в Испании смотрели неблагосклонно. Чудом можно считать то, что, пока кастильцы от ужаса впали в бездействие и покорность, Арагон, в котором инквизиция существовала уже 100 лет, поднял восстание. И все же то, что на первый взгляд кажется причиной для подчинения Арагона власти Торквемады в вопросах веры, может оказаться причиной его поспешного и тщетного мятежа. Суд святой палаты действовал там уже на протяжении 100 лет, но его деятельность, никогда не отличавшаяся энергичностью, стала совсем пассивной. Арагон продолжал терпеть инквизицию в этой малоактивной форме, но внезапно Торквемада пробудил ее от апатии. Ей было приказано привести в исполнение ее суровые указы и еще более суровые постановления, добавленные Торквемадой к уже существующим, и следовать изложенному им курсу деспотичных судебных процедур. Инквизиция, которую никогда не привечали в Арагоне, стала там невыносимой. Новые христиане, знавшие о судьбе кастильских собратьев, ходили со страхом на лице и с отчаянием и пылким мужеством в сердце.