Тайны инквизиции. Средневековые процессы о ведьмах и колдовстве

Несколько первых попыток осуществить этот план не были успешными из-за возникавших помех. Более того, было похоже, что Арбуэс получил предупреждение, что его ждет (либо же он просто осознавал, что вызывает всеобщую ненависть), ибо он вел себя крайне осмотрительно, начал носить нательную броню и старался никоим образом не подставляться под удар; все это говорит о том, что в нем не было того страстного желания принять венец мученика, которое владело им по утверждению его биографа Трасмьеры. Однако в конце концов заговорщики нашли возможность исполнить задуманное. Поздно вечером 15 сентября 1485 года они проникли в кафедральный собор, чтобы устроить засаду на своих жертв, которые должны были явиться на полуночную службу, обязательную для членов их ордена. Хуан де Абадиа, его слуга-гасконец Урансо и еще один человек вошли через главный вход, а Эсперандеу и его товарищи – через ризницу. Расположившись за колоннами большой церкви, в тени, которую почти не рассеивала алтарная лампада, они молча ждали, «словно кровожадные волки, – пишет Трасмьера, – появления этого кроткого агнца».

Ближе к полуночи наверху послышался шум, в темноте слабо засветились огни: каноники собирались на хорах к заутрене. Тишину нарушил звук органа, и в церковь из крытой галереи вошел Арбуэс. Казалось, даже теперь судьба не благоволит к заговорщикам: Арбуэс пришел один, а их целью были оба инквизитора. Доминиканец собирался присоединиться к своим братьям на хорах. В одной руке он нес фонарь, в другой – длинную дубинку, но этими предосторожностями он не ограничился: под белым одеянием на нем была надета кольчуга, а бархатная монашеская шапочка была со стальной подкладкой. Должно быть, он действительно пребывал в опасениях, если даже к заутрене явился во всеоружии.

Он пересек неф, направляясь к лестнице, которая вела на хоры, но, дойдя до кафедры слева, остановился и опустился на колени, чтобы вознести положенную молитву в честь святейшего таинства. Он поставил фонарь на пол рядом с собой, а дубинку прислонил к колонне. Теперь у убийц появился шанс. Арбуэс был в их власти, и, хотя напасть сейчас означало оставить половину задачи невыполненной, они, должно быть, решили, что лучше не откладывать дело в надежде убить обоих инквизиторов, а убить того, который попался им сегодня.

Пение на хорах заглушало звук их шагов, пока они подкрадывались к Арбуэсу из темноты в круг слабого света, отбрасываемого его фонарем. Первым напал Эсперандеу; его удар был неуклюжим и лишь ранил инквизитора в левую руку, но за ним быстро последовал удар, нанесенный Урансо, – настолько сильный, что под ним раскололась часть стальной шапки, и меч, отскочив, ранил инквизитора в шею – предположительно, именно это стало причиной его смерти. Правда, эта рана обездвижила его не сразу. Он с трудом поднялся и повернулся к ведущей на хоры лестнице; но теперь Эсперандеу вновь набросился на него с такой яростью, что, несмотря на кольчугу, меч проткнул его бок насквозь. Инквизитор упал и лежал неподвижно. Орган внезапно смолк, и убийцы бросились бежать. На хорах поднялась суматоха. По лестнице стали спускаться монахи с фонарями; внизу они обнаружили истекавшего кровью инквизитора, который лежал без сознания. Его подняли и отнесли домой. Он умер через 48 часов, в полночь субботы, 17 сентября 1485 года[317].

К утру весь город знал о произошедшем, но это событие произвело совершенно не тот эффект, на который рассчитывали заговорщики. Старые христиане, движимые кто религиозным пылом, кто чувством справедливости, похватали оружие и вышли на улицы с криком «На костер всех conversos!». Народ – неопределенная величина, всегда готовая прислушаться к первому же достаточно громкому голосу и пойти за первым же предводителем, указавшим путь, – подхватил этот крик, и вскоре в Сарагосе начались беспорядки. По всем улицам с криками бежала толпа, угрожавшая учинить массовое убийство, в котором огонь спорит со сталью за страшные лавры победы.

Шум достиг дворца Алонсо Арагонского, 17-летнего архиепископа Сарагосы, и пробудил ото сна незаконнорожденного сына Фердинанда Католика. Этот горячий юноша призвал городских грандов и служителей закона и выехал с ними навстречу мятежникам, чтобы их утихомирить; но заставить их разойтись и восстановить порядок в обезумевшем городе ему удалось лишь после того, как он пообещал, что убийц покарают по всей строгости закона.

«Божественная справедливость, – пишет Трасмьера, – допустила это деяние, но не оставила его безнаказанным».