Тайный гость

– К середине третьей стражи[89] к дому подъехала карета с начальником Аптекарского приказа Михаилом Салтыковым. Пробыл он внутри около часа и уехал явно не в духе. До второй ночной[90] здание покинули все остальные, но вот когда и как ушел из дома англичанин – осталось загадкой, хотя нынешним утром немая Манька видела его заходящим обратно в дом!

– Вот так история! – Феона в задумчивости прикусил седой ус. – Там, где Борька с Мишкой, уже жди любую гнусность, а тут еще и англичане! Что в том доме сейчас?

Афанасий пожал плечами.

– Вроде стройка? Точно неизвестно. Материалы подвозят. Топоры стучат. Но близко никого не подпускают. Охрана кругом!

– Хорошо бы разведать. Впрочем, не думаю, что это наш случай! Мишка Салтыков на крамолу не способен. Он для этого слишком труслив и осторожен. Не то что старший – Борька!

– А может, его втемную? Так ведь тоже бывает!

– Всякое бывает, – пожал плечами отец Феона, – узнать надо!

– Ладно, узнаю, – улыбнулся Афанасий, – мне это – раз плюнуть!

– Осторожней, Афонька, – встревожился Феона, – что-то ты больно беспечен! Это не игра. Дело серьезное, если что, шутить с нами не будут!

– Да брось, брат, ты – как матушка моя, покойница! Все зудишь! Со мной ничего не станется. Мне в детстве гадалка сто лет нагадала. – Афанасий беззаботно рассмеялся.

– Ну-ну, посмотрим! – покачал головой Феона, но сердце его тревожно защемило.

Глава 15

Как и обещал, сразу после заката Афанасий отправился к подозрительному дому на Спасской. Выбрав место напротив, у глухого забора Мытного двора, монах расстелил дерюжку прямо на мокрой от снега деревянной мостовой и до темноты собирал с редких прохожих их небогатое подаяние, не забывая внимательно следить за зданием на другой стороне улицы.

В четыре часа ночи[91]

дом покинул последний работник, и старый сторож закрыл за ним дверь на большой амбарный замок, ключ от которого повесил себе на пояс. Выждав время, монах подобрался поближе и обошел дом вокруг. Ни единого огонька не пробивалось сквозь глухие деревянные ставни окон, впрочем, это не являлось залогом того, что внутри не осталось людей. Если днем помещение охраняли несколько молодчиков, вооруженных тесаками и палками, то наивно было полагаться на их отсутствие в доме после заката.

Ночь выдалась безветренной и холодной. Прозрачный воздух был наполнен колючей свежестью, нещадно щиплющей за нос и жалящей горло, словно добрый глоток ледяной воды из студеного источника. Устрашающего вида огромная луна и яркие, как пламя свечи, звезды делали небо похожим на церковный купол во время праздничной службы, а ночь превращали в сумерки. Такое обычно бывает перед настоящей зимой, когда после необычной тишины приходит вдруг холодный северо-восточный ветер и город за пару суток тонет в глубоких сугробах затяжного снегопада, принесенного первой зимней непогодой.

Обследуя дом снаружи, Афанасий разглядел на крыше, под коньковой слегой, незамысловатый подъемный гордень, состоящий из прочной балки и перекинутого через нее пенькового каната. Один конец веревки, к которой была привязана колодезная бадья, был предусмотрительно поднят на высоту чердачного окна и закреплен простым ведерным узлом, второй – свободный, называемый в народе лопарем, был скручен и болтался на палке, подсунутой под лобовую доску чердака. Сделано все это было для того, чтобы исключить любую возможность проникновения в дом постороннего.

Афанасий только усмехнулся, глядя на эти жалкие потуги. Подняв с земли увесистый кусок битого кирпича, он примерился и зашвырнул снаряд в палку со скрученным лопарем. Кошачье зрение, как всегда, не подвело. Бросок, несмотря на изрядную темень, оказался точен. Палка с сухим треском вылетела из щели, и канат, разматываясь на ходу, упал на каменную отмостку. Монах настороженно огляделся. Кругом была тишина. Только от Москворецких ворот донеслось привычное по ночам: «Караул не спит». Половина дела была сделана. Теперь Афанасия занимал вопрос: есть ли в доме охрана, где она и сколько?

Взяв в руки ходовой конец веревки, монах рывком дернул ее вниз. Узел тотчас развязался, и тяжелая бадья с жутким грохотом рухнула на землю, разбившись об мостовую. Шума это произвело немало. Спрятавшись за угол дома, Афанасий наблюдал, как из сторожки в одном исподнем, накидывая на плечи овчинный полушубок, выскочил старый сторож и заковылял к разбитой бадье, по дороге причитая по-немецки.

– Arsch! Oberarsch![92]

Глядя на закрытые деревянными ставнями окна, старик стал звать на помощь.

– Günter! Günter!

Шло время, ничего не происходило. Сторож, теряя терпение, стал орать громче и призывнее:

– Günter! Was machst Du da für Scheiße?[93]

Но и на этот раз никто не поспешил старику на выручку. Дом, как и до этого, выглядел тихим и пустынным.

– Verdammte Scheisse! Du gehst mir auf die Eier![94]