Нейтрализовать СС и СА: занять – Штаб СА (Отто-Рейнке-штрассе), Главный сектор СС “Северо-восток” (Гинденбургштрассе), Школа верховой езды СС (Герман-Гёринг-штрассе)…»
Дальше Шварц читать не стал. Этой записки хватило бы на осуждение сотни заговорщиков, а того обстоятельства, что она находилась в рабочем столе у советника, было бы вполне достаточным, чтобы расстрелять его на месте как «врага рейха и предателя интересов нации».
Вальтер Шварц с ненавистью смотрел на дрожащий у него в руках листок бумаги, как будто не записку Раабе держал он в руках, а текст смертного приговора себе и своей семье. Мысль о семье вывела советника из оцепенения. Он пододвинул от края стола поближе к себе красивую бронзовую пепельницу, разорвал листок на четыре равные части по линиям сгиба, достал зажигалку и поджег крамольную записку. Бумага вмиг вспыхнула и через мгновение в пепельнице осталась лишь кучка бумажного пепла. Шварц пальцем растер пепел, превратив его в темный порошок. Затем содержимое пепельницы высыпал в корзину для бумаг, стоящую под столом.
Уничтожив страшную улику, Шварц испытал облегчение, как будто все его опасения оказались напрасными и с кучкой пепла исчезла нить, связывающая его с заговорщиками.
«Как я мог не уничтожить этот листок? Безумие какое-то! Ладно, будем надеется, что все обойдется», – уговаривал он сам себя.
На часах было около восьми. Пора было идти домой. И снова чувство тревоги охватило Шварца. «А вдруг меня там уже ждут?»
И картины, одна страшнее другой, опять стали затмевать его сознание. То он видел, как, заломив ему руки за спину, здоровенные детины в черной форме волокут его к крытому грузовику. То перед глазами стояла жена, которую гестаповец бил по лицу, крича: «Где твой муж? Где этот предатель?» То он видел себя, как бы со стороны, болтающемся на виселице.
Дом Шварца был довольно далеко от Штадтхауса – на Фридрихштрассе[84]
. Но ехать туда на трамвае он не хотел. «Лучше пройду пешком», – решил он.На улицах и площадях Кёнигсберга было все как обычно. Пешеходы, среди которых было много военных, неторопливо шли по своим делам. Позванивая на перекрестках, проезжали миниатюрные белые трамвайчики с высоко поднятой дугой. Часто попадались санитарные машины и автобусы – Кёнигсберг все больше превращался в громадный лазарет откатывающейся на Запад гитлеровской армии.
У высокого дома с остроконечными башенками, что рядом со Штайндаммской кирхой, Шварц купил у мальчишки-продавца газеты «Фёлькишер беобахтер» и «Кёнигсбергер тагеблатт». Но в газетах ничего не было о неудавшемся покушении на фюрера. Только информация о кровопролитных боях на Восточном фронте под Львовом и Гродно, о последствиях «террористического налета на Берлин британской авиации», а также всякая привычная пропагандистская чепуха, типа успешного прорыва немецких войск на севере Франции.
Шварц повернул на Трагхаймер Кирхенштрассе[85]
и через несколько минут вышел на площадь Парадеплатц. Здание университета, часть фасада которого была скрыта высокими кронами деревьев, будто вымерло. Все окна были затянуты маскировочной тканью, над входом на длинных растяжках – сетка с лоскутами зеленой материи. Памятник Канту, сдвинутый со своего места во время строительства подземного бункера, снова занял его в левой части площади. Около оперного театра собрался с десяток грузовиков, а высокий дом напротив него был окружен цепью солдат в эсэсовской форме. Они стояли молча, как-то необычно встревоженно и сосредоточенно.Охраняемое здание было штабом нацистской партии в Восточной Пруссии. Гауляйтунг[86]
, по-видимому, всерьез занимался ликвидацией последствий заговора. У входа стояло несколько военных автомобилей с антеннами. Телефонист, разматывая катушку, тянул кабель куда-то под сень деревьев.Советник, не поворачивая голову в сторону Гауляйтунга, поспешил в сторону Замкового пруда. Проходя мимо солдат оцепления, он не мог избавиться от ощущения, что на него все смотрят, будто знают, что он – один из тех, кто посмел поднять руку на самого фюрера.