Так держать, Дживс!

– Дживс, – сказал я, – нам надо спешить. В любой момент может приехать дядя мальчика и забрать его.

– Вы правы, сэр.

– А дублера у нас нет.

– Совершенно верно, сэр.

– Мы должны работать не покладая рук. Честно сказать, этот ребенок порой приводит меня в отчаяние. Глухонемой и тот уже выучил бы эти два слова.

Хотя не могу не отдать должное мальчишке: упорства ему было не занимать. Неудачи не расхолаживали его. Стоило ему завидеть шоколадку, как он решительно бросался в бой и вопил что ни попадя, покуда не получал награду. Вот только стабильности ему не хватало. Что до меня, то я готов был рискнуть и при первой возможности устроить встречу, однако Дживс возражал.

– Я бы не советовал слишком торопиться, сэр, – сказал он. – До тех пор, пока память юного джентльмена действует недостаточно надежно, мы рискуем провалить весь замысел. Вспомните, сэр, сегодня он так разбушевался, что вместо «поцелуй Фредди» сказал «стукни Фредди». Боюсь, подобный призыв не растрогает юную леди.

– Да уж. К тому же она может и выполнить его. Вы правы, Дживс. Отложим представление.

Но, увы, отложить мы не смогли. Занавес поднялся на следующий же день!

Ничьей вины в том не было, и уж тем более моей. Судьба распорядилась, как ей заблагорассудилось. Дживс куда-то ушел, дома были мы с Фредди и Пузатик. Фредди только что уселся за пианино, а я решил вывести малыша на прогулку, но только мы вышли на веранду, как увидели Элизабет – она направлялась на пляж. При виде ее малыш издал приветственный вопль, и она остановилась у крыльца веранды.

– Здравствуй, детка, – сказала она. – Доброе утро! – Это мне. – Можно мне к вам подняться?

И, не дожидаясь ответа, Элизабет вспорхнула на веранду. Такой, видно, у нее был характер. Она занялась малышом. Напоминаю, что в пяти шагах от нас, в гостиной, бренчал по клавишам Фредди. Положение было отчаянное – поверьте мне, Бертраму! В любую минуту Фредди могло взбрести в голову выйти на веранду, а я ведь еще не провел с ним ни одной репетиции.

Я решил нарушить молчание.

– Мы как раз собрались на пляж, – сказал я.

– Да? – Девушка прислушалась. – Вы настраиваете пианино? – спросила она. – Моя тетушка ищет настройщика. Вы не против, если я загляну в гостиную и попрошу мастера, когда он кончит работать у вас, зайти к нам?

Я отер со лба капельки пота.

– Э-э… не стоит входить сейчас, – сказал я. – Не сию минуту. Настройщики не выносят, когда их беспокоят во время работы. Знаете ли, эти артистические натуры… Но позднее я скажу ему…

– Прекрасно. Попросите его зайти в «Сосновое бунгало», к Викерсам… Ах, по-моему, он уже перестал. Сейчас, наверное, выйдет. Я подожду.

– Вам не кажется… вы не опоздаете на пляж? – сказал я. Но Элизабет уже болтала с малышом и что-то нащупывала в своей сумке.

– На пляж… – промямлил я.

– Смотри, что я тебе купила, детка, – сказала девушка. – Почему-то я была уверена, что встречу тебя, и вот запаслась твоими любимыми конфетками.

И – о Боже! – она помахала перед вытаращенными глазами Пузатика брикетом ирисок величиной с мемориал принцу Альберту.

Это все решило. С утра мы с Пузатиком довольно долго репетировали, и, надо сказать, он продемонстрировал определенные успехи. Сейчас он ухватил все с первого раза.

– Поцелуй Фредди! – завопил он.

В этот момент дверь из гостиной отворилась, и на веранду, будто откликнувшись на призыв Пузатика, вышел Фредди.

– Поцелуй Фредди! – вопил малыш.

Фредди уставился на девушку, девушка на него. Я уставился в пол, малыш – на брикет ирисок.

– Поцелуй Фредди! – вне себя орал Пузатик. – Поцелуй Фредди!

– Что все это значит? – спросила девушка, поворачиваясь ко мне.

– Лучше отдайте ему ириску, – сказал я. – Он будет орать, пока ее не получит.

Элизабет отдала Пузатику ирис, и он утих. Фредди, остолоп несчастный, так все и стоял с открытым ртом. Он не вымолвил ни единого слова.

– Что все это значит? – повторила вопрос девушка. Щеки у нее пылали, глаза сверкали, в меня летели стрелы. Я, Бертрам Вустер, превратился в филе без единой косточки, если я понятно выражаюсь. В хорошо отбитую котлету. Случалось ли вам, танцуя, наступить на подол платья своей дамы – я говорю о временах, когда женщины носили платья такой длины, что на них можно было наступить, – и услышать треск, и увидеть ангельскую улыбку на ее лице, когда она говорит вам: «Пожалуйста, не извиняйтесь. Это такой пустяк», – а потом вдруг встретиться с ее холодными, ясными голубыми глазами и совершенно отчетливо ощутить удар, как будто вы наступили на зубья грабель и рукоятка подпрыгнула и стукнула вас по лицу? Именно так смотрела на меня невеста Фредди – Элизабет.

– Я вас слушаю, – сказала она, и зубы ее слегка лязгнули.

Я сглотнул слюну. И сначала сказал, что это ничего не значит. Затем – что это не значит ничего особенного. И, наконец, проговорил: «Видите ли, вот такая вышла история». И рассказал ей все от начала до конца. Все это время кретин Фредди стоял и молчал, словно его вдруг поразила немота.

Девушка тоже молчала. Она слушала.