Так тихо плачет супербог

— Возьмёшь мои пластинки. Там и Шопен, и Бах, и кого только нет.

— Юра, так не делается.

— Скоро гудки пойдут. Пора мне, дорогая, хорошая.

Аня ускорила темп речи и стала громче.

Она пыталась уместить все свои чувства в десятке-другом слов.

— Юра, я тебя всю жизнь помнить буду. В монастырь уйду, а ни с кем другим не свяжусь. Хочешь, поклянусь? Иногда ты, чёрт драный, такое вытворишь. На голову не натянешь. Но я терплю. Мне оно несложно. Ты, может, глупый иногда. А внутри сердце — оно бьётся и липкое. И с моим в один такт: бам-бам… Вот бросаешь меня, а кое-что пообещай.

— Хоть мир целый.

— Обещай, что найдёшь счастье. Ради меня. И хоть открытку…

Юрий приложил руку ко лбу. Дыхание спирало от фантомных слёз.

— Обещаю, Анечка. Я тебе его с открыткой пришлю.

— А мне без тебя оно не надо. Бог с тобой, Юра.

— До свидания, милая.

— Прощай, — тихо и очень серьёзно попрощалась Аня.

В аппарате закудахтали гудки. Жетон кончился.

Юрий стоял без движения. Он держался за трубку. Пластик нагрелся от его ладони. Это по проводу шло тепло липких сердец.

Он отсчитывал минуту молчания по своей глупой, прожжённой жизни.

6

В квартире 12 дома 4 по улице Тургенева де Трай катал по столу пустой стакан. Его голова лежала на томе «Головлёвых» Бутыль ещё не была прикончена. А пьяное сознание уже затекло. Франц сидел прямо. Им постепенно овладевала былая, трезвенная мрачность.

Спирт улетучивался из чаек просто, вылетая из них как слово.

В рамках уговора Франц выводил человечка на откровенность. Он скупо отвечал на вопросы де Трая. А сам цеплялся не хуже клеща.

Решение Франца было крепко. Но ему не давал покоя сам план.

Трезвея, он уже не находил убийство выходом. Франц отдался сумасбродной мысли: найти у де Трая корешок, который привёл бы к статье, и выдрать его. У слабых душ он спрятан хуже сберкнижки.

Де Трай не замечал метаний Франца. Или не хотел замечать.

— У вас есть служба по надзору? — он лениво строчил в блокноте.

— Да, есть. Как КГБ или милиция. А что случилось с твоим глазом?

Де Трай заговорил не сразу. Промедление выдало его с головой. В нём было отвращение. И ещё одно, не до конца понятное, чувство.

— Это целая история. Есть такая дива, Милан, скандальная певичка и модель. Не знаешь? Эх, какая жалость. Я писал про неё. Гонялся за ней, понимаешь, неделю… Потом она кинула вилку мне в голову.

Франц понял, что де Трай снова соврал по мелочи.

— Ты любил её?

— Нет, не думаю. Мы не разу не виделись.

— А что с глазом?

— Я упал, вот и всё.

— Ладно, — сдался Франц.

Внезапно де Трай пьяно захихикал. Франц о чём-то ему напомнил.

— А у меня друг был, на тебя похожий, — сказал он. — Тоже супер.

— Да ладно. И что за друг?

— Мы учились вместе… он был мне как бог. И мне всегда, понимаешь, всегда хотелось перед ним лебезить… понимаешь? И унижаться. Рука сама тянулась отдать ему завтрак… Отдать деньги… Нам нравилась одна девочка. И знаешь, что? Я уступил. Он заменял мне солнце. Он был из другого мира. Когда он был со мной, я чувствовал… смысл. Да-а, он был мне как бог… он летал так высоко… а там же холодно, да?

— Где?

— Наверху, — де Трай задрал палец к потолку.

Франц вспомнил уроки Солнца. Его окатило волной ужаса.

— Да, там очень холодно. Но больше страшно.

— Ну вот, а я думал, — задумчиво промычал де Трай.

— И куда он делся, этот твой бог? — спросил Франц со смешком.

Лицо де Трая омрачилось как от горькой еды. Он бессмысленно улыбнулся. Было неясно, серьёзен он или снова врёт.

— Я повесил его на шторе. У неё был такой смешной цвет, как у собаки… Они, понимаешь, доверились моей скромной харизме.

Франца пробрал холодок. Слова разом походили на признание в убийстве и на бред душевнобольного. Он сменил тему.

— Поэтому ты взялся за статью?

— Не-ет… к этому пришёл сам. Я… я… хочу быть человеком.

— Ты и так человек.

— Но не таким, не таким, не таким! — с чувством выкрикнул Колби. — Я хочу что-то сделать. Чтобы меня помнили… чтобы никогда не умер.

Франц опешил. Это чувство было ему знакомо. Пустота и тоска. Обида сломанной куклы на других, у которых в порядке шарниры и на месте глаза. В человечке, этом смешном человечке, помещался тот же ад.

Внутри сдавило, стало липко. За шоком явилась злоба. Франц увидел в Колби не зеркало, а глупую мясную избушку. Что это за эгоизм, думал Франц: «чтоб никогда не умер». Он ведь знать не знает, что будет! И что, вот это ничтожное, вусмерть пьяное разбило его жизнь какой-то там статьёй? У него и корешка не было. Так, плешивый мох.

Франц почувствовал себя обманутым. К его трагедии, к трагедии Ретазевска привело не большее, чем Колби М. де Трай. Франц понятия не имел, что означало «М» у него в имени. И не хотел знать.

— А я тебе скажу, что ты сделаешь, поганец, — рыкнул он. — Я тебе скажу. Никогда, сука, не умрёшь. Вечно жить будешь. Как Леннон.

Сказав это, он вскочил и силой мысли воздвиг вокруг силовое поле. Узкое, не больше пары метров в ширину и высоту. Чтобы де Траю было некуда бежать. А звуки драки не ушли за картонные стены.