Так тихо плачет супербог

— Да, — ответила женщина с туманом в глазах, — сын уехал. Который день молчит. Что с ним могло случиться? Боже…

Вокруг неё Юрий почуял облако тоски. Она искренне делилась своей бедой. Таков дух мелких городков: их люди открыты словно буклеты.

Юрий не ощущал ужаса. Его было слишком много. Голоса понемногу возвращались. Они не торопились занять места и долго шаркали у порога. Пока они не уселись обратно, Юрий захотел кое-что сделать.

Им овладело желание помочь этой женщине. Порывом доброты Юрий каялся за весь эгоизм. За все уловки, так и не принёсшие счастья.

Последние годы он употреблял свою силу только во вред людям.

Этот ад придумал ему Фира. Юрий убивал через головы.

Он покорял рассудок человека себе и давал ему увидеть ледяное ничто, лежащее за изнанкой жизни. Это разбивало сердца. Всякий, дурак или умник, реагировал по-разному. А потом кончал с собой.

С каждым убийством хор голосов Юрия пополнялся новым криком.

Голоса без конца напоминали ему об истине, которую он избегал.

А сейчас Юрий созидал.

Он залез в ум к этой женщине. Со стороны выглядело так, будто Юрий жмурится от солнца. Её сознание открылось ему просто и без паролей. Там было чистенько и свежо. Женщина знала толк в книгах, любила сына и хотела ему лучшей судьбы. А ещё боялась смерти.

Юрий не стал углубляться. Он зачерпнул с поверхности. И между ценой на помидоры и цитатой Раневской вставил звук. Мальчишеский голос, надломанный и всё ещё тонкий: мама, брось, да жив я, всё со мной хорошо… Так, загуляли с пацанами… Юрию не требовалось знать этого парня. Он внушил слова, а оркестр сознания их озвучил.

Лицо женщины прояснилось. Она трепетно прижала трубку к груди.

Один Юрий слышал, что из неё идут гудки.

— А нет, ответил, — женщина едва сдержала слёзы, — ну и ладно, сынок. Не трогаю, резвись. Только много не пей, орёл. Похмелье будет, ой будет. Хорошо? Ну и ладушки, ступай, мой дружок. Люблю тебя. Береги себя, мой птенчик. Давай-давай, беги.

Спустя минуту она ушла, спокойная и счастливая. Юрий вошёл в будку телефона и погрустнел. Кто знает, что с тем мальчиком? Жив ли, мёртв ли? Он, чайка, облегчил муки развязки. Если малец жив, то даже не соврал. А если нет, то оказал медвежью услугу. Как Франц.

Отрицая ход жизни, Юрий равнял себя с ним. Эта мысль пугала.

Он набрал номер ателье, в котором работала Аня. Ответил чужой голос. Юный, звонкий, и оттого бесполый.

Примерно такой пел «Прекрасное далёко» в его молодости.

— День добрый, вам кого?

— Анну Сергеевну, пожалуйста.

— Мину-у-уточку.

Голос обрёл руку и неплотно зажал ей трубку. Юрий слышал всё.

— Эй, Анька! Тебя к телефону!

— Кто? — хмуро отозвалась Аня откуда-то издалека.

— Да не знаю, мужик какой-то.

— Я ни от кого звонка не жду, — отрезала Аня.

— Скажите, — взмолился Юрий, — что это Юра. И я умираю.

— Ань, Ань! Он, говорит, Юра. И умирает.

Даже из дали трубки Юрий услышал, как Аня фыркнула.

— Не знаю такого. Бросай.

Юрий перешёл на заискивающий шёпот.

— Пожалуйста, прошу, дайте трубку Ане. У меня мало времени.

— У него времени мало, Ань. Может, возьмёшь, а?

Негромкие шаги ознаменовали Аню. Потом трубка зашуршала. Аня сказала коллегам «я щас» и обратилась к Юрию. Она говорила ядом.

Юрий был счастлив слышать её любой.

— Чего тебе ещё надо, людоед?

— Прости меня.

Аня так и зашипела.

— Прощён, свободен. Не бойся, твой дедок не узнает. Я могила.

— Он уже знает, поэтому и звоню, — грустно сказал Юрий.

Аня поменялась в голосе. Она знала все тоны Юрия и понимала, когда дело было серьёзно. В ней слышалась тревога. Не за себя — за него.

— Господи… как?

— Я сам ему рассказал. Испугался.

— Найди его. Скажи, что это я. Мол, дура, довела. А ты же такой нервный. На то и артист. Нет, так и скажи: дура-Аня довела.

Юрий решил не посвящать её в дела с Францем.

— Ехать мне надо, Анечка, — пространно ответил он.

— Что теперь? — с тихим ужасом спросила Аня.

— Только небо, только ветер, только радость впереди.

— Глупости, Юрочка. Отставить песни.

— Он в кафе сам был, а я ему про сделку рассказал. Тут, видишь…

Аня кашлянула. Юрий предпочёл замолчать. Она была мрачна.

— Короче, Склифосовский. У меня бабка в Сибири. Село, там людей двадцать. Глушь. Может, ты туда? Я письмо сделаю, ты и езжай. Скажу, что родич дальний. Там одни сосны и липы. Тихо, спокойно.

— В России они меня везде найдут, — отмахнулся Юрий.

— Опять ты за своё. Как я с тобой в ту Америку? — в голосе Ани засквозило отчаяние. Она искала выход и хотела его переубедить.

Это были танталовыми муки. Юрий уже принял решение. Он лгал, но не до конца. Рассудок не отпускал мысли найти того журналиста.

— Поехали со мной, Анечка. Последний раз прошу.

Аня не могла поверить, что выхода может и не быть.

— Нет, Юра. Прости… Что, совсем никак? Глупости, Юра.

Мимо прокатились сирены скорой помощи. Карета ехала в сторону пресловутого кафе с пенсионерами. Юрий понял, что пора кончать.

— Прощай, Анечка. Ты мне, как в сказке было, дороже солнца.

— Стой, стой. А кто играть будет? — с мольбой взвилась Аня.

Юрий вздохнул.