Так тихо плачет супербог

Франц молча пропустил де Трая в квартиру. Человечек прошёл, как и был, в ботинках. Франц цыкнул и покачал головой.

— А боты, будь добр, в сторонку.

Английский язык небогат на местоимения. «Вы» от «ты» отличает интонация. Франц обратился к де Траю радушно и даже ласково.

Скоро всё будет кончено. Франц едва не пел соловьём от счастья.

Де Трай затих. Молча стянул обувь. Прошёл в комнату, покрутился туда-сюда и сел на табуретку. Его лицо приняло извиняющийся вид.

Франц знал, что де Трай попросит: йод. Он принёс бутылочку и вату.

— Для твоего глаза, — пояснил Франц.

Де Трай просиял.

— Веришь или нет, а только это мне от тебя и надо.

Он благодарно взял вату и йод, снял очки, потом сдвинул бинты. Лишь тогда и отвернулся от Франца. Де Трай прятал позорное увечье.

— Йод, кстати, по-русски будет «iod». Если решишь остаться.

— Брось, что мне тут делать теперь? — горько вздохнул де Трай.

— Я передумал. Валяй свои вопросы. Только, только, — Франц поднял палец, — с условием. Правда за правду. Я тебе отвечаю, а ты мне.

— Пойдёт, ещё как. Где мне поставить закорючку? Мой росчерк, кстати, отмечен Люксембургской академией каллиграфии.

Франц как-то неопределённо махнул рукой и не ответил. Этот жест де Трай истолковал как знак дружбы. Мысли Франца занимал план.

Он достал ещё один стакан и налил туда из бутыли. Де Трай

Было видно, что глушит спирт он редко. Его перекосило набок.

Но человечек бодрился так, точно хлопнул воды. Франц знал это бахвальство. В этот раз он играл им: подливал стакан за стаканом.

Де Трай не отказался ни от одного.

5

Юрий испугался. Фира проделал с ним то, что он сам делал с другими. Его голову проела брешь. И через неё лезли чужие, нечистые руки.

Он признался старичку во всём. И утаил только две детали: фамилию Ани и полное имя м-ра Колби М. де Трая. «М» в нём означало Малаки.

Юрий чувствовал вину перед человечком. В их прошлую встречу Колби был беспечен и бодр. У себя в Нью-Йорке он писал невесть что: сплетни и гадости. А всегда хотел немного — уважения и признания.

Его роковая статья породила катастрофу. Но привела Ретазевск в движение. Мир чаек сбился с ног на голову. Было худо, ещё как. И все они, как один, понимали: чуток перетерпеть, и станет лучше.

Туманисто-белые объятия будущего были близки. Его дыхание побеждало горечь и страх. Каждый жил с ожиданием счастья. Оно пробивалось на лица в неуместных улыбках. Всюду творилось чёрт-те что, дома лежали в руинах. Тонкий дымок надежды рос в пламя.

А Франц купировал это будущее. Он не оставил Ретазевску выбора.

Тогда Юрий поддержал Франца. Его подкупила власть. Юрий редко решал что-то сам. Он доверял авторитету. Подвиг избавил бы его от чужой воли. Так Юрий думал, когда соглашался. И крепко ошибся.

Юрий не избавился от Франца, а только сильнее увяз в трясине.

С Колби он чувствовал родство. Оба они видели во Франце цель и надежду. Тот склеил эти маленькие миссии в одну большую — свою.

Но человечек уехал, думал Юрий. А он-то, дурак, остался.

Фира выслушал Юрия иронически. Потом растворился за Театром. Он не сказал, что собирается делать. На языке чиновников это означало звонок в Москву, долгие беседы с замами замов и перебросы бумаг.

Старичок не оформил арест. В том не было нужды. Если в чайку вгрызался Чужеяд, ей было некуда бежать. Оставалось ждать.

Юрий осознал скорый конец буднично. Его нервы истёрлись за беседу с Фирой. Хоть лучше не становилось, им завладело облегчение.

Зрение помутнело. События этого дня отдалились на столетия.

Прошлое приняло вид кинофильма, увиденного в детстве. От людей и событий остались белёсые контуры. Юрий не различал, что случилось с ним по-настоящему, а что пришло из сна или из старой мечты.

Какой-то мальчик шёл на сольфеджио. Но вдруг поменял маршрут и быстро вырос. Школьная форма слезла вместе с кожей. Выглянула юная, вечно пьяная бестолочь. За ней пришёл мужчина. А с ним подтянулись концерты, ночи в полевых лагерях и голоса. Вот и всё.

Таким мальчиком мог быть и Юрий Кир, и Тимур из детской книжки.

Юрий не чувствовал веса своего прошлого. Он не верил, что когда-то был живым. Вся его жизнь прошла бестолково и скудно. Он ничего не приобрёл, а только потерял. Аня… что Аня? Легко найдёт другого.

Он родился без цели, прожил как-нибудь и закончит не лучше.

Эта мысль освобождала. Отсутствие смысла делало конец честным.

Если он жил кое-как, то и умереть не жалко. Хуже не будет.

Юрий рассудил: до эпилога у него есть несколько часов. Он собирался объясниться с Аней и покончить с Францем. И начал с дел сердца.

Он обогнул Театр и вошёл в облако главпочтамта. Белый, как сажа, кафель и слабые лампочки вселяли покой. Работала одна будочка с телефоном. Юрий негромко шепнул служащим, какой звонок ему нужен: ткацкая мануфактура «Ретазь-кружево», первая мастерская.

В ожидании он остановился у будочки. В ней стояла женщина. Немолодая, тощенькая, она без толку набирала номер. Женщина несколько раз погружала жетон в аппарат. Ей не отвечали.

Юрия охватило внезапное участие.

— Дохлый номер? — мягко спросил он.