Так тихо плачет супербог

«Ласточкино» лежало в руинах. Пенсионеры побросали тарелки на пол и метали столовые приборы. Братки разбивали бутылки. Прочие посетители срывали белые облака скатертей и вгрызались в шеи.

Официанты орудовали блюдами и подносами. Проигравшие празднику жизни мешками лежали под градом ударов. Особенно не повезло пианисту. Его затолкали под крышку инструмента ногами к верху. Пахло кровью и потом. Стоял невыносимый гам из брани.

Юрий инстинктивно обернулся за спину, но Фиры там уже не было.

Его столик, нетронутый побоищем, пустовал. Всё так же стояли сухофрукты и овсянка, лежала газета. А старичок куда-то испарился.

Прямо у ног Юрия упала сцепившаяся пара из проститутки и братка. В них не было животной ярости гладиаторов. Юрий заметил отчаяние. Их лица, равно как и лица всего «Ласточкино», одинаково перекосило.

Какое-то ощущение не помещалось в их головы. Оно же выходило наружу через инфантильное насилие. Где его корни? Кто знает.

Аня схватила Юрия за руку и потянула к выходу. Движение тела привело в боевую готовность голову. И Юрий понял всё.

Мысленный импульс выкинул голоса из его головы в атмосферу кафе. Там они потравили всех и каждого, не тронув одной только Ани.

Голоса не затихли, а временно съехали.

Проститутка кончала с братком. Его голова уже напоминала желе.

На стене одиноко раскачивались «Мишки в лесу».

2

В это время Франц заканчивал лекцию. Он преподавал в клубе английского языка «Эдельвейс». Предприятие занимало три комнаты первого этажа небольшого бизнес-центра по улице Целины.

Это здание состояло из простых форм: треугольника и квадратов. Между верхними окнами виднелись белёсые следы названия — РЕТАЗЬВОДСТРОЙ. Буквы сняли неделей позже развала СССР. Некоторые из них были пересобраны в РАДОСТЬ и украшали детский сад. На исходе лет бывший Водстрой сдавал площади «Эдельвейсу», ткацкой мануфактуре «Ретазь-кружево» и кружку баптистов.

Занятия английским сопровождались хором швейных машинок и пением во славу Христа. Источники звука были бесплотны как духи.

Иной раз, особенно вечером, сердце неприятно стискивали куплеты:

Не хотел бы я бесплодным

К трону Господа прийти.

Хоть одну хотел бы душу

К Иисусу привести1…

Сегодняшний урок подводил итог курсу. Ученики Франца писали контрольное сочинение. Язык Шекспира давался им тяжело. Кто-то кусал карандаш, а кто-то — бесцельно смотрел в окно. Им требовалось подтвердить уровень Upper-Intermediate. Франц не смотрел на студентов и увлечённо читал, время от времени поднимая голову.

Его внимание захватил том «Господ Головлёвых». Описания ничтожных людей отвлекали Франца от собственной мелкости.

Он всё никак не мог отделаться от мыслей о следе в вечности. Они разъедали его голову как уксус — накипь. Франца попеременно захлёстывала то обида, то отчаяние. А потом лекция кончилась.

Студенты сдали работы и удалились. Франц бережно собрал их сочинения в портфель, уложил том под мышку и вышел. Он всегда ходил в одиночку, хотя не был изгоем и не вызывал антипатии.

Франц не вызывал никаких чувств. Такое ощущение оставляет жевательная резинка без вкуса. Или выцветший плакат на стене.

Один только раз после работы Франца дождался Юрий. Заслышав пение баптистов, он испугался и больше не приходил.

Юрия, в отличие от Франца, религия пугала страхом наказания. А Франца она уязвляла. Он искал в Боге не утешения, а чувства своей ничтожности. Оно не приносили Францу радости. Зато придавало его жизни осмысленность. Из мутного пятна он становился чайкой без цели и выгоды. За крупицы конкретики он любил посещать церкви.

Домой Франц предпочитал ходить пешком. Полезнее для сердца.

На выходе из РЕТАЗЬВОДСТРОЯ не было ни души. На плитах пола лежала рыжая собака Жоня, прикормленная сторожем.

Сделав пару шагов, Франц ощутил чьё-то присутствие у перил. На периферии зрения стоял неизвестный и терпеливо ожидал.

Франц посчитал, что это не к нему. Его было некому искать. Поэтому сделал ещё несколько осторожных шагов. Фигура покачалась с носка на пятку, повертела головой и стремглав бросилась к Францу.

Это оказался забавный человечек в очках и с боязливыми глазами. Вернее, глазом. Один был забинтован. Лоск костюма и портфеля разбивался об эти глаза. Их взгляд выражал неизмеримую тоску.

Похоже смотрит дворняга, которую часто обливали кипятком. Теперь она боится каждого чайника и каждой бутылки. А на людей смотрит жалостливо и злобно. Она заранее обижается на будущее зло.

У человечка была нередкая внешность: очки и жилистая тушка. Он запоминался пропорциями. Высокий, как Франц, он казался растянутым на пяльцах. Его ноги были длиннее всего тела.

Они уже виделись раньше. Франц постарался, чтобы де Трай не помнил, в каких обстоятельствах. Года полтора назад его с трудом выпроводили обратно. Запихнули, полуживого, в самолёт на Питер.

Вот, что за сделка вязала Юрия с Францем.

А человечку, видимо, не хватило. Франц намеревался предотвратить то, что он собирался сделать. На этот раз всё обещало кончиться.