Талисман

Время шло, и Ричард, который постоянно обещал обсудить их положение, вновь и вновь отказывался от своего слова. Он не мог обсуждать их уход из школы, вообще не мог ничего обсуждать, у него снова поднялась температура, поднялась еще выше, по его ощущениям, до ста пяти градусов, а то и до ста шести. Так что ему требовались сон и отдых.

– Ричард, ради Бога! – взревел Джек. – Да ты трусишь! Такого я от тебя никак…

– Не говори глупостей! – Ричард вновь повалился на кровать Альберта. – Я всего лишь болен, Джек. Ты не можешь требовать от меня, чтобы я обсуждал все это безумие, когда я тяжело болен.

– Ричард, ты хочешь, чтобы я ушел и оставил тебя здесь?

Секунду Ричард, медленно моргая, смотрел на Джека.

– Ты не уйдешь, – ответил он и снова заснул.

8

Около девяти вечера в кампусе вновь наступил один из загадочных периодов спокойствия, и Ричард, возможно, почувствовав, что давление на его неустойчивую психику ослабевает, проснулся и перекинул ноги через край кровати. На стенах появились бурые пятна, и он смотрел на них, пока не заметил подошедшего к нему Джека.

– Я чувствую себя гораздо лучше, Джек, – торопливо заговорил он, – но нет никакого смысла говорить об уходе. Сейчас темно и…

– Мы должны уйти этим вечером, – мрачно ответил Джек. – Они могут спокойно ждать, пока мы сами не выйдем из Нелсон-Хауса. Эти грибы, растущие на стенах… и только не говори мне, что ты их не видишь.

Ричард улыбнулся с непробиваемым безразличием, которое едва не вывело Джека из себя. Он любил Ричарда, но в тот момент с радостью шарахнул бы его о ближайшую пятнистую стену.

Вот тут-то в комнате Альберта Брюхана и появились длинные, толстые белые гусеницы. Они проникали сквозь бурые грибные пятна, словно являлись их порождениями. Извиваясь, сначала наполовину вылезали из стены, а потом под действием собственного веса падали на пол и слепо ползли к кровати.

Насколько помнил Джек, зрение у Ричарда было не таким уж плохим, и он сомневался, что оно резко ухудшилось за время, прошедшее с их последней встречи. Как выяснилось, он не ошибся. Ричард видел многое. Во всяком случае, без труда разглядел белых гусениц, вываливающихся из стен. Закричал и прижался к Джеку с перекошенным от отвращения лицом.

– Гусеницы, Джек! Ох, Господи! Гусеницы! Гусеницы!

– Все будет хорошо… не волнуйся, Ричард. – Джек удерживал Ричарда на месте, сам удивленный своей силой. – Мы просто подождем до утра. Никаких проблем.

Они вываливались из стен десятками и сотнями, толстые, белые, напоминающие опарышей-переростков. Некоторые лопались при ударе об пол. Остальные неспешно ползли к Джеку и Ричарду.

– Гусеницы, Джек. Мы должны выбираться отсюда, мы должны…

– Слава Богу, парень наконец-то прозрел, – вырвалось у Джека.

Он перекинул рюкзак через левое плечо, правой рукой крепко схватил за локоть Ричарда и потащил его к двери. Гусеницы лопались и разлетались брызгами под их ногами. Теперь твари сплошным потоком вываливались из бурых пятен, заполоняя комнату Альберта. Вот они посыпались из бурого пятна на потолке, падая на волосы и плечи Джека. Вскрикнув, он принялся стряхивать их, увлекая вопящего и бьющегося Ричарда за дверь.

Я думаю, мы уже в пути

, подумал Джек. Да поможет нам Бог, думаю, мы уже в пути.

9

Они вернулись в общую комнату. Ричард, как выяснилось, тоже не представлял, как можно выскользнуть из кампуса школы Тэйера. Джек знал только одно: он не доверял этой обманчивой тишине и не собирался выходить из Нелсон-Хауса через парадную дверь.

Оглядывая кампус через широкое окно общей комнаты, Джек обратил внимание на приземистое восьмиугольное кирпичное здание, расположенное слева.

– Что там такое, Ричард?

– А? – Ричард смотрел на клейкую, жирную грязь, текущую по темному четырехугольному двору.

– Маленькое приземистое кирпичное здание. Его отсюда едва видно.

– А-а… Станция.

– Что за станция?

– Название, которое теперь ничего не значит, – ответил Ричард, не отрывая глаз от залитого грязью двора. – Как наш лазарет. Это здание называлось молочной, потому что в нем находились коровник и установка по розливу молока в бутылки. До тысяча девятьсот десятого года или около того. Традиции, Джек. Это очень важно. Одна из причин, по которым мне нравится школа Тэйера.

Он по-прежнему тоскливо смотрел на четырехугольный двор.

– Во всяком случае, одна из причин, по которым она мне нравилась.

– Ладно, с молочной понятно. А откуда станция?

Ричард определенно скорбел о разрыве понятий «школа Тэйера» и «традиции».

– Эта часть Спрингфилда была большим железнодорожным узлом. Собственно, в прошлом…

– О каком прошлом мы говорим, Ричард?

– О восьмидесятых годах девятнадцатого столетия. Восьмидесятых и девяностых. Видишь ли…