Там, за чертой блокады

Виктор направился к конюшне. Там должна стоять его Цыганка. Раньше он никогда не подходил к ней без лакомства: корочки хлеба, морковки, репы, капустной кочерыжки. Но сейчас у него ничего не было. Вспомнив об этом, он почувствовал, что голоден, съев за сутки всего две морковки, вытащенные из грядки, и повернул к кухне.

Привыкшая в такую рань к одиночеству, повариха Польди испугалась, увидев на пороге человека. Но, присмотревшись, обрадовалась:

– Витька! Чертов сын! Откуда тебя принесло? Вернулся?

– Тетя Поля, я со вчерашнего утра еще ничего не ел.

– Да ты с ума сошел! Неужто не хватило продуктов? А я ведь говорила и Нелли Ивановне, и тебе, балбесу, чтобы взяли еще пару банок тушенки. Не послушали. Садись. Пока разогреваю перловую кашу, выпей молока с хлебом, а я пока дровишек наколю.

– Нет! Это моя работа!

Он залпом выпил молоко, пару раз откусил хлеб и, положив ломоть в карман, пошел к сараю.

Его топор, острый, как у Никитича, хранился под потолком, на балке. Раскалывая кругляки, Виктор чувствовал вину за то, что он, здоровый парень, сидит за партой, в то время как несколько женщин надрываются, таская воду, заготавливая сено, дрова, выкапывая картошку. Он пытался представить себе встречу с ними, их молчаливое неодобрение. И их наверняка если не словом, то взглядом поддержит председатель Никитич. А может, и упрекнет беззлобно, обозвав дезертиром.

Здесь, среди кучи поленьев, его и застала Нелли Ивановна.

– Виктор! Постой, отдохни! Дай-ка я на тебя погляжу, Ломоносов ты наш!

– Здрасте, Нелли Ивановна! – Он постарался держаться как можно солиднее и серьезно посмотрел на директора. – Я больше никуда не поеду и учиться не буду. Остаюсь!

– Постой, постой, ты, часом, не белены ли объелся? Может, это договоренность со Спичкиным? Мало я натерпелась от ваших проделок в Ленинграде, побегов на фронт и других фокусов! Теперь все повторяется, только на сибирской почве.

– А при чем тут Спичкин и какая-то почва? Я это сам решил. Хотите, дам расписку?

– Какую расписку?

– Ну, что я добровольно отказываюсь дальше учиться, не хочу и все прочее. Хочу работать!

– Давай! Прямо сейчас и пиши. Идем в кабинет. Не на бересте же создавать такой важный документ.

Виктор подхватил курточку и направился следом за директором.

Нелли Ивановна молча вырвала лист из тетради, придвинула чернильницу-непроливайку, достала из стола ручку и отошла к шкафу.

Так же молча сел за стол Стогов и задумался.

– А как написать: «расписка», «заявление» или «рапорт»?

– Ну, время военное, пиши «рапорт».

– А «рапорт» как пишется: через одно «п» или два?

– Через три! Ты ведь считаешь себя грамотным и учиться больше не хочешь! И вообще, не задавай вопросов, пока не закончишь!

Через пять минут Виктор встал.

– Можно идти? А то мне надо с дровами закончить и воды навозить: сегодня баня.

– Погоди! Это документ, и я должна наложить резолюцию.

Директор взяла листок, на котором корявым почерком со сползанием строк вниз было выведено:

Я Стогов заевляю что в Асино учится не хочу. В крайнем случае могу учится здесь в Ягодном в 7 классе.

Виктор С.

– Ну что ж, судя по ошибкам, тебе действительно учиться в Асино не стоит. Чтобы нам не было за тебя стыдно. А теперь ознакомься с моей резолюцией. – Директор на минуту присела к столу. – На, читай!

Стогов взглянул на листок, а потом на Нелли Ивановну.

Поскольку руководимый мной детский дом предназначен для детей дошкольного возраста, передать Стогова В. (14 лет) в Воронопашинский школьный детдом.

Лялина Н. И.

– Как это – в Воронопашинский? – Виктор почувствовал холодок, пробежавший по спине. – Я же хочу остаться работать для наших ребятишек.

– На работу тебя принять я не имею права: лет мало, а воспитанником ты уже быть не можешь. Вот так! Как говорили древние, «Терциум нон датур!» – «Третьего не дано!». Ты матери сам расскажи о своем решении и моей резолюции. Я не могу: мне жалко ее огорчать.

– Ну, Нелли Ивановна, я же хотел как лучше.

– Когда тебя направляли учиться в Асино, мы и думали сделать «как лучше», только ты своим скудным умом не понял этого. Да, нам без тебя труднее стало, но мы пошли на эти жертвы во имя твоего будущего. Ищем и найдем выход из трудного положения. Мне обещали прислать двух бывших осужденных, отсидевших срок и согласных ради ленинградских детишек остаться работать. Да и сами, слава богу, многому научились. Я вот роды принимала у твоей Цыганки.

– Что, у нас теперь жеребенок есть?

– Да, ему уже трое суток. Лошадь твоя – тебе и нарекать младенца.

– Так я побегу в конюшню!

– Постой! А как быть с твоим «рапортом»?

Виктор смутился.

– Я сегодня утром видел, как тетя Поля собиралась колоть дрова. Мне стало стыдно, ведь это была моя обязанность! Вот и решил.