Там, за чертой блокады

– Это ты, Виктор?! – удивленно вскрикнула тетя Даша, увидев своего постояльца. – Ты как сюда попал? – спросила она и, не слушая ответа, повернулась к мужчине: – Вот, Фрол, это мой квартирант, значит, из детдома, что в Ягодном находится. Учиться приехал.

– А ты не боишься его, Дарья? Они ведь, детдомовские, как волки, рыщут по деревням, чтобы обворовать кого-нибудь. Бывает, и ножичек пускают в ход. Лукерью, свояченицу, что в Подберезье, обокрали подчистую, закрыв в погребе. Из Ягодного, говоришь? Так там отродясь детдома не было! Он у нас единственный, трижды проклятый, в Воронопашино…

– Дядь! Что вы говорите? Не стыдно вам! Мы же не местные, мы из Ленинграда, эвакуированные.

До слёз обиженный, Виктор повернулся и пошел.

– Постой, постой, малец! Уж не те ли вы, которых два года назад я подтаскивал в четырех вагонах к самому тупику?

– Старый ты пень, Фрол! Зря мальчонку обидел! – накинулась на него женщина.

– Ну, погодь, погодь! Как тебя? Ну, прости, что ли! Будь человеком! Я ведь не хотел, за Лукерью осерчал! Хочешь, я тебе «Овечку» свою покажу?

Последние слова резко меняли ситуацию. Такого еще не было в короткой, но насыщенной приключениями Витькиной жизни. А он успел уже повидать немало всякой техники: это и танки, наши и немецкие, что привозили на Кировский завод в первые месяцы войны; и сбитые над городом вражеские самолеты, выставляемые для обозрения в Летнем саду; и даже бронеавтомобиль, на котором его, беглеца, вернули с фронта в детдом, да много чего еще… А вот паровоз оставался пока загадкой. Очень интересно было узнать, как пускают струю пара, от которой люди шарахаются в стороны.

Виктор остановился, но не обернулся.

– Ну, ты что стал? Залазь ко мне! – скомандовал машинист.

Стогов опрометью кинулся к паровозу, едва не сбив с ног тетю Дашу. Еще мгновение – и он оказался в паровозной будке.

Витька с полуслова схватывал все, что рассказывал дядя Фрол. Через десяток минут он готов был сдавать экзамен на машиниста.

– А можно мне проехать хоть немного? – с мольбой глянул он на дядю Фрола.

– Ну давай, сдвинь рычаг, только немного и легко, а то забуксуем.

Дрожащими руками Виктор потянул громадный рычаг подачи пара в цилиндры. «Овечка» медленно покатилась вперед, в сторону пешеходного перехода. Машинист дал два коротких гудка, подходя к деревянному настилу.

Выглянув в проем открытой двери паровоза, Стогов увидел, что среди нескольких ребят, ожидающих прохода паровоза, была и Нина Овчинникова. Не задумываясь, он схватил рукоятку гудка и потянул ее до отказа, отчего раздался не свист, а оглушительный рев, от которого многие, в том числе Нина, зажали уши.

– Ты зачем пугаешь людей, паршивец?! – закричал машинист.

Но Витька это пропустил мимо ушей и весь подался в дверной проем, чтобы Нина увидела его.

– Дядя Фрол, извини, мне показалось, что…

– Креститься надо, коль показалось! Такой гудок дают, когда есть опасность. За это знаешь как могут шею намылить, если станционный дежурный услышит!

Они остановились у самого тупика, и Стогов, поблагодарив, спрыгнул со ступенек на землю.

Идти до дома пришлось вдвое больше, но он под впечатлением от пережитого не заметил этого.

Готовить обед не хотелось, поэтому, достав из погреба консервы «Бычки в томатном соусе», он съел с хлебом почти половину банки и запил холодной водой из чайника, сопровождая каждый глоток облизыванием куска колотого сахара.

Разбирая учебники к следующему дню, Витька увидел очередное письмо от Эльзы. Он глубоко вздохнул, понимая, что, несмотря на нелюбовь писать письма, ответить придется, и развернул два листа убористого и красивого почерка, где почти в стиле биографии Эльза написала о каждом ученике своего класса. Дальше шел подробный пересказ американского фильма про любовь девушки к солдату, воюющему в Европе, и сватовство к ней богатого, но старого буржуя.

Виктор задумался: «А мне о чем писать? О школе? О ребятах? Так я их почти не знаю». В Асине повседневная жизнь казалась скучной, однообразной, неинтересной. В Ягодном с заботами по хозяйству, в окружении ставших родными ребят и воспитательниц ему было веселее. Только сейчас он оценил, как тепло было рядом с матерью, с Валеркой, всегда готовым прийти на выручку, с мудрым, малоразговорчивым Никитичем, строгой Нелли Ивановной. Расставшись со старыми друзьями, он еще не обрел здесь новых. Ему, повзрослевшему, стало труднее сближаться со сверстниками. Никогда раньше он так долго не присматривался к одноклассникам, прежде чем подружиться.

Вот Славка Хромов пригласил к себе ребят посмотреть альбом с фотографиями Сталинграда. Многие пошли, в том числе и Нина, а он отказался. Ребят удивило, что он отдал предпочтение Павлику Хоменко, отец которого, как всем было известно, подрабатывает ремонтом обуви и даже шьет на продажу летние уличные тапочки из телячьей кожи. Почти все родители школьников чинили обувь у отца Павлика, вернувшегося с фронта без ноги, потому что больше чинить было негде. Павлик не стеснялся своей бедности, и это подкупало Виктора.