Широкую, вымощенную мрамором площадь внизу заполнили люди, как и в день смерти Старка. Куда бы она ни посмотрела, королева видела глаза. В толпе мужчин и женщин было примерно поровну. У некоторых на плечах сидели дети. Попрошайки и воры, кабатчики и торгаши, кожевники, конюхи и лицедеи, шлюхи самого низкого пошиба — весь этот сброд явился, чтобы посмотреть на унижение королевы. Вперемежку с ними стояли Честные Бедняки — грязные, небритые существа, вооруженные копьями и топорами, облаченные в мятые щитки, ржавые кольчуги и потрескавшуюся кожу под грубыми выбеленными плащами с семиконечной звездой святой веры. Армия оборванцев его воробейства.
В глубине души она все еще жаждала появления Джейме, который спас бы ее от этого унижения, но брата нигде не было видно. Как и дяди. Серсея не удивилась. Во время своего последнего посещения сир Киван ясно дал понять, что не позволит ее позору запятнать честь Утеса Кастерли. Сегодня львы рядом с ней не пойдут. Испытание предназначалось ей и только ей одной.
Септа Юнелла стояла справа от королевы, септа Моэлла — слева, септа Сколера — позади. Попытайся королева убежать или заартачиться, три карги затащат ее обратно и на этот раз проследят, чтобы она никогда не вышла из своей кельи.
Серсея подняла голову. За площадью, за морем жадных глаз, раскрытых в изумлении ртов и грязных лиц, вдалеке, на другом конце города возвышался высокий холм Эйегона; башни и зубчатые стены Красного Замка розовели в лучах восходящего солнца.
Вперед шагнула септа Юнелла:
— Перед вами грешница, — объявила она. — Серсея из дома Ланнистеров, вдовствующая королева, мать Его Величества короля Томмена, вдова Его Величества короля Роберта. Она совершила тяжкие грехи лжи и прелюбодеяния.
Септа Моэлла встала справа от королевы:
— Эта грешница созналась в своих грехах, она молила об их отпущении и о прощении. Его Святейшество велел ей показать свое раскаяние, отбросить обман с гордыней и предстать перед добрыми людьми города такой, какой ее создали боги.
Последней говорила септа Сколера:
— И теперь перед вами грешница со смирением в сердце, лишенная секретов и тайн, нагая перед глазами богов и людей, готовая пройти путь искупления.
Серсее был год, когда умер ее дед. Первое, что сделал отец, вступив в свои права, — изгнал из земель Утеса Кастерли любовницу деда, хваткую простолюдинку. С нее сорвали шелка и бархат, щедро дарованные лордом Титосом, и драгоценности, которые она присвоила, и прогнали нагишом по улицам Ланниспорта, чтобы народ западных земель увидел, какова она на самом деле.
Хотя Серсея была еще слишком мала, чтобы видеть все своими глазами, но она слышала пересуды прачек и стражников, ставших свидетелями этого зрелища. Они рассказывали, как женщина рыдала и умоляла; как отчаянно цеплялась за одежду, когда ей приказали раздеться; как тщетно пыталась прикрыть руками груди и промежность; как брела, голая и босая, по улицам, прочь из города. «Раньше она была такой тщеславной и гордой, — сказал тогда один из стражников, — такой надменной, словно забыла, что вышла из грязи. Но стоило снять с нее одежду, как она стала обычной шлюхой».
Если сир Киван и его воробейство думают, что с ней произойдет то же самое, они очень сильно ошибаются. В ней течет кровь лорда Тайвина.
Королева сбросила с себя рясу.
Она обнажилась одним плавным, неторопливым движением, будто снова была в своих покоях, раздеваясь, чтобы принять ванну, и ее не видел никто, кроме служанок. Холодный ветер коснулся кожи, и она сильно задрожала. Ей понадобилась вся сила воли, чтобы не пытаться прикрыть себя руками, как делала шлюха ее деда. Пальцы сжались в кулаки, ногти впились в ладони. Они смотрели на нее, все эти голодные глаза. Но что они видят?
Она должна была идти. Нагая, обритая, босая, Серсея медленно спустилась по широкой мраморной лестнице. Ее руки и ноги покрылись мурашками. Она держала голову высоко поднятой, как и подобает королеве, а ее эскорт полукругом двигался впереди. Честные Бедняки прокладывали путь, оттесняя толпу, а Мечи выстроились от нее по обе стороны. За королевой шли септа Юнелла, септа Сколера и септа Моэлла, а за ними следовали послушницы в белом.
Женский голос. Женщины всегда более жестоки, когда дело касается других женщин.