Танец воров

Джейс напрягся, чтобы сдержать ярость, но даже в тусклом свете я видела, как покраснели его виски.

– А сегодня? – Он погладил синяк на челюсти, куда я его ударила. – На глазах у всех ты кричала и прочитала мне мораль о превизианцах, хотя сама их не лучше! Поэтому ты так ненавидишь их? Они напоминают тебе саму себя?

Мои руки дрожали. Я сглотнула, пытаясь сохранить самообладание.

– Убирайся из моей комнаты, Джейс. Иначе я за себя не ручаюсь.

Он шагнул ближе.

– Я жду ответа, черт возьми!

– Ждешь? Или требуешь? А, патри? – съязвила я. – Потому что ты получаешь все, что захочешь! Ты берешь все, что хочешь! Делаешь все, что хочешь!

Его глаза сверкнули, изучая, оценивая, пылая. Синяк на лице окрасился в сердитый фиолетовый цвет.

– Я не уйду, – прорычал он. – Не уйду, пока не получу ответ.

Мои ногти впились в ладони.

Он не моргал. Я знала, что он станет ждать до утра, подпитывая свою самоуверенность. Моя ярость внезапно достигла предела: швы расходились, рвались, лопались. Все рвалось наружу.

– Ладно, Джейс! – закричала я. – Вот твой ответ! Да, я крала! Но не смей называть меня обычной воровкой!

Я скрестила руки.

– Посмотри на мои пальцы, Джейс! Посмотри на каждый, потому что я не лишилась ни одного! Вот откуда взялось мое прозвище! И я горжусь им! В Венде, еще до прихода королевы, Комизар наказывал за воровство отрезанием кончика пальца – даже если ты был ребенком! Даже если ты украл всего лишь кусок хлеба!

Я оказалась на улице в шесть лет. Совершенно одна. Никого не волновало, буду я жить или умру. Ты можешь себе представить, Джейс? Я росла не так, как ты. – Я слышала, как мой голос нарастал, становился горячим, ядовитым, неуправляемым. Я не ходила, не двигалась. Я стала камнем, прикованным к полу. – Я воровала, чтобы выжить! У меня не было семьи. Не было обеденного стола, за которым можно сидеть и передавать красивые блюда. Ни ковров под ногами, ни люстр над головой. Ни слуги, который приносил бы еду. Никаких вечеринок в саду. Каждый гнилой кусок мне приходилось добывать. У меня не было плащей, сшитых портными. Я носила лохмотья на лохмотьях, чтобы не замерзнуть зимой. Я жила в лачуге, выдолбленной из руин. Никакого тепла! Никаких горячих ванн! Ни мыла! Если я и мылась, то только в ледяной воде в общественных умывальниках. Иногда я отрезала себе волосы ножом, потому что они были настолько заражены паразитами, что я не чувствовала собственной кожи!

Я подошла к книжной полке, смахнула охапку книг на пол.

– И у меня не было ни учителей, ни книг, ни карандашей, ни бумаги! Для меня все это не имело смысла, потому что оно несъедобно! Вся моя жизнь крутилась вокруг еды и способов ее добычи. Я каждый день жила на грани смерти, пока не научилась хорошо воровать. И за это я не стану извиняться!

Его лицо изменилось. Жесткость исчезла. Вероятно, он пытался представить ту грязную оборванку.

– А как же родители? – спросил он.

Яд, бурлящий во мне, превратился в лед. Я покачала головой.

– Отца я никогда не знала. Я понятия не имею, жив он, мертв или является императором Луны! Мне плевать!

Я опустила глаза. Я понимала, что будет дальше. То, что всегда висело между нами. Каждый вопрос был связан с этим вопросом, как тысяча дверей, ведущих в один коридор.

– А твоя мать? Что с ней случилось?

Я никогда никому не рассказывала. Стыд и страх застыли внутри, готовые вырваться наружу. Челюсти болели – так сильно я пыталась спрятать слова. Я отвернулась и направилась к двери.

– Отлично! – закричал Джейс. – Беги! Замкнись в себе, как ты всегда делаешь! Иди и живи в той тюрьме, которую ты для себя создала!

Я остановилась у двери, дрожа от ярости. В тюрьме? Яростное облако закружилось в сознании. Я повернулась к нему, и его глаза впились в мои.

– Расскажи мне, Кази.

По коже поползли мурашки – я прислонилась к двери, чтобы устоять. Я разделилась надвое: одна часть меня все еще трусила, пока другая следила за происходящим за тысячу миль от нас, как неуверенный наблюдатель.

– Мне было шесть лет, когда мою мать забрали. Была середина ночи, и мы лежали вместе на соломенном настиле в нашей лачуге. Я уже спала, когда почувствовала на губах ее палец и услышала шепот: «Т-с-с-с, Кази, держи рот на замке». Это были последние слова, которые она мне сказала. Она толкнула меня на пол, чтобы спрятать под кроватью. А потом…

Я смотрела в потолок, глаза щипало.

– Что потом, Кази?

Плечи дернулись. Все внутри сжалось, сопротивляясь.

– Я наблюдала. Из-под кровати я видела, как в наш дом зашел мужчина. У нас не было оружия, только палка в углу. Мама пыталась дотянуться, но не успела. Я хотела побежать к ней, но она подала мне сигнал молчать и не двигаться. У нас были свои знаки. Поэтому я просто лежала и тряслась под кроватью, пока мужчина накачивал мать каким-то средством. А потом он унес ее, сказав, что получит за нее хорошую цену. Она стала товаром. Он хотел забрать и меня, но не смог найти. «Выходи, девочка», – кричал он, но я не двигалась. Моя мать солгала и сказала ему, что меня в доме нет.